С душераздирающим визгом резины машина затормозила в пятидесяти метрах. Дверца распахнулась, рука Маделин швырнула на дощатый променад все вещи Гаспара: рюкзак, блокнот, даже игрушку Джулиана.

– Чтоб вы сдохли! – крикнула она.

Дверца захлопнулась, машина сорвалась с места. Колеса заскользили по мокрым доскам, потом пикап набрал скорость и умчался из порта, как дилижанс, уносимый перешедшей в галоп упряжкой.

2

– Здорово тебе наподдала эта красотка!

Гаспар сидел, запрокинув голову, на скамейке под памятником всем проглоченным океаном за триста лет рыбакам – большим бронзовым баркасом.

– Изрядно она подпортила тебе портрет, – не унимался беззубый весельчак, протягивая Гаспару комок бумажных платков, чтобы тот вытер сочащуюся из носа кровь.

Гаспар осторожно, чтобы не усилить кровотечение, кивнул в знак благодарности. На помощь ему пришел пьяненький морячок из бара, которого он заметил раньше, – бородач с дергающимся лицом в капитанской фуражке, сосавший палочку солодкового корня, как младенец соску.

– Морду она тебе разбила классно, будь уверен, – радовался пьяница, собирая с променада вещи Гаспара. Потом он плюхнулся рядом с ним на скамейку.

– Ладно, мне и так несладко…

– Нам здесь подавай хорошие представления! Виданное ли дело: баба задает жару мужику! Обычно бывает наоборот.

– Да заткнитесь вы, мне и без вас тошно!

– Большой Сэм, – представился морячок, не обращая внимания на дурное настроение побитого приезжего.

Гаспар выудил из кармана телефон.

– Ладно, Большой Сэм или как вас там, лучше подскажите, как вызвать такси.

Доброхоту опять стало смешно.

– Какое еще такси в такой поздний час, ковбой! Кстати, прежде чем свалить, не забудь расплатиться.

– Не забуду, – буркнул Гаспар, поднимая воротник.

– Я с тобой, – сказал пьяница. – Если захочешь угостить Большого Сэма выпивкой – не бойся, отказа не будет.

3

Маделин плакала.

За ней наблюдал мальчуган.

Она пролила столько слез, что почти ничего не видела перед собой. Минут через десять после того, как она умчалась от Гаспара, пикап занесло, и она еле-еле избежала лобового столкновения с машиной на встречной полосе. В глаза ей ударил, как включенный прямо под носом прожектор, свет фар, она отчаянно вывернула руль и услышала злой удаляющий гудок клаксона. Дело ограничилось ударом друг о друга двух зеркал. Пикап вильнул на обочину и встал, едва не завалившись в канаву.

Проклятье!

Другая машина пропала в темноте. Маделин изо всех сил врезала кулаком по рулю и расплакалась. Снова дала о себе знать боль в животе. Весь день она старалась не обращать на нее внимания, и вот теперь боль брала реванш. Тело били судороги. Держась руками за живот, она скорчилась в кресле и так провела несколько минут, ни о чем не думая, слепо глядя в непроглядную чернильную ночь.

Мальчуган не сводил с нее глаз, она с него.

Он смотрел на нее с фотографии Адриано Сотомайора, найденной в доме Гаспаром. Мальчика запечатлели в его пятый день рождения, незадолго до бегства его матери. Был летний вечер. На первом плане горели свечки, на заднем улыбался в объектив виновник торжества. На нем был желтый маскарадный дебардёр, полосатые шорты, легкие сандалии.

Маделин вытерла рукавом слезы и включила в салоне свет.

Фотография не давала ей покоя. Трудно было, глядя на нее, сознавать, что чудовище уже овладело этой юной душой и маленьким тельцем. Она помнила утверждения некоторых психиатров, что натура человека закладывается уже к трем годам. Эта теория всегда вызывала у нее внутренний протест.

А что, если психиатры правы? Вдруг в этом взгляде уже заложено все, все возможности и все границы? Ей было проще отмахнуться от этой теории. Пятилетний человек не может быть одержим бесами. Она собиралась выследить монстра, но монстр давно мертв, охотиться было не на кого. Призрак несчастного ребенка – вот все, что от него осталось.

Ребенок. Маленький мальчик. Похож на сына Джонатана Лемперера, игравшего с самолетиком в торговом центре. На ребенка, которого она мечтала выносить и произвести на свет. На Джулиана Лоренца. Ребенок!

Она вздохнула. Когда-то она занималась на курсах, штудировала книги, учась «влезать в голову к преступнику». На эту тему болтали много лишнего, многое придумывали, тем не менее проникновение в логику преступника было одним из любимейших занятий любого сыщика. Но тут задача состояла в том, чтобы залезть в голову пятилетнего ребенка…

Глядя на фотографию, она сделала такую попытку, не очень надеясь на успех.

Тебя зовут Адриано Сотомайор.

Тебе пять лет, и… и я не знаю, что творится у тебя в голове. А ведь обычно моя работа в том и заключается, чтобы это представить. Я не знаю, что ты чувствуешь в повседневной жизни. Не знаю, каким смыслом ты все это наделяешь. Не знаю, как тебе удается держать удар. Не знаю твоих надежд. Не знаю, о чем ты думаешь вечером перед сном. Не знаю, что ты делал в тот день.

Не знаю я и того, о чем думает твой папаша. История его жизни мне неведома. Я не знаю, почему он принялся тебя избивать. Не знаю, как до этого дошло: отец, сын, сеансы наказания. Избиения ремнем, прижигание горящей сигаретой, окунание головой в унитаз.

Не знаю, видит ли он кого-то другого, когда бьет тебя. Может, он наказывает самого себя? Своего отца? Банковского клерка, отказавшегося продлить срок возврата кредита? Общество? Жену? Я не знаю, как им овладел дьявол, заставляющий его вымещать злобу на тебе.

Маделин поднесла фотографию к глазам.

Мальчуган смотрел на нее, она на него. Глаза в глаза.

В пять-шесть лет ребенок еще не может стать бесом, но уже может все потерять: доверие, уважение, мечты.

– Куда ты уходишь, малыш Адриано? – прошептала она. – Куда уносишься, когда гаснет твой взор? Куда забредаешь, когда твой взгляд становится потусторонним?

Где она, твоя «та сторона»?

На глаза Маделин опять навернулись слезы. Она чувствовала, что вот-вот нащупает истину. Но истина ускользала. Порой истина – история длительностью в полсекунды, особенно когда забираешься ради ее поиска в такую даль. Вдохновение. Тишина, предшествующая щелчку.

С самого начала она отказывалась верить, что эта история может закончиться новым погружением в прошлое. Потому и не ждала никакого волшебства, никакого лунного луча, который заблестел бы на приборном щитке. Никакого шепота Адриано, раскрывающего тайну, ей на ухо.

Но оставался вопрос Гаспара: «Что еще можно сделать?» Любое расследование сводилось к ответу на этот вопрос. Каким бы олухом ни был Кутанс, она не собиралась игнорировать его вопрос.