Фигуры в камуфляжной форме двигались легко, стремительно, точно следуя плану здания. Миновав несколько залов музея, они вышли к центральной лестнице. Отсюда уже были слышны голоса — Турецкого, Виктора Жаворонкова, заложников. Здесь они замрут, сольются со ступенями, с ковром, покрывающим парадную лестницу, с каменными перилами и затаятся, подобно дюжине маленьких смертоносных пружин, в ожидании магического слова — «фортуна».

Елена Станиславовна Смирнова угрюмо молчала, рисуя пальцем некий узор на обивке сиденья патрульной машины. Сидевшая рядом с ней оперуполномоченная Галина Романова объяснила ей, что ее сын Виктор захватил здание музея, где она работает, и взял в заложники ее коллег. Чудо, что она сама еще не вышла на работу, хотя больничный и закончился: ее подружка Инга дала ей несколько лишних деньков и этим, возможно, спасла ей жизнь.

Спасут ли теперь саму Ингу? Милиция попросила ее приехать к месту происшествия — на всякий случай. Конечно, никто не собирается выдавать ее террористу, как он этого требует, но лучше, если она будет поблизости.

Террорист… Ее единственный сын — террорист и убийца. Возможно ли в это поверить? Вот к чему пришла ее жизнь.

Дорогой Елена Станиславовна молчала. Опер Романова тоже не навязывала ей разговоров. Да и о чем тут говорить?

— Ну здравствуй, Виктор! Знаешь, давай зови меня просто на «ты». Меня зовут Саша Турецкий, как я уже тебе говорил.

Виктор хмуро молчал. В его странно толстой фигуре было что-то неестественное. Левой рукой он судорожно сжимал плоскую панельку, напоминавшую пульт от телевизора. Турецкий догадался, что это и есть та самая кнопка взрывателя, от которой сейчас зависит… Ах, черт возьми, от нее сейчас так много зависит! А если у этого психа рука дернется?

«Вот оно яйцо, а в том яйце — смерть Кощеева», — пронеслось почему-то совершенно неуместное воспоминание. У него выходной, и он с дочкой пошел в кино на фильм… как же он назывался? Не вспомнить сейчас, но определенно что-то очень сказочное, с Кощеем, яйцом, иглой… Саша вдруг почти физически вспомнил ощущение маленькой детской ладошки в своей руке.

«Что это вас на сентиментальности пробило, Александр Борисович? Неужели и вправду конец? Однако, довольно обидно! И угораздило же вас ввязаться в это дело. Надо по крайней мере увести его подальше от заложников — может, хотя бы их спасете».

— Виктор, ты позволишь, я хочу сказать несколько слов твоим… э-э-э, пленникам. Господа, меня зовут Александр Борисович Турецкий, я пришел сюда… э-э, поговорить с Виктором и, возможно, помочь ему разрешить эту непростую ситуацию, в которой мы все оказались. Я прошу вас сохранять полное спокойствие и проявить максимум терпения.

Он проговорил эти слова настолько спокойным тоном, насколько был в состоянии.

Бугай-охранник еле заметно подмигнул ему, видно, сам тертый калач, понимает, что тут какой-то трюк. Полная дама казалась на грани истерики. Старушка — божий одуванчик была непроницаема, как сфинкс.

«Соколов с командой уже должен быть на лестнице», — подумал Александр.

— Виктор, друг мой, давай сядем и просто спокойно поговорим, — начал он. — Я хочу поговорить с тобой о твоем отце.

— Вы с ним вместе работали? — впервые отреагировал собеседник. Голос его звучал хрипло и тонко. — Вы тоже из «конторы»?

— Зови меня на «ты», мы же договорились. Просто Саша и на «ты». Нет, я не из «конторы», как ты их называешь, — усмехнулся Турецкий.

— Тогда откуда вы знаете… ты знаешь моего отца?

— Я работаю в прокуратуре. Мы с ним встречались несколько раз по работе и как-то сразу прониклись друг к другу симпатией. Знаешь, как бывает: встречаются незнакомые люди, начинают разговаривать, общаться — бац! — а они, оказывается, совсем-совсем родные. Просто они раньше не знали этого и жили друг без друга. Так вот и мы с твоим отцом.

— Да, так бывает. Но почему я вас не знал? — В голосе Виктора звучало подозрение, но в то же время он вдруг показался Турецкому маленьким обиженным мальчиком.

— Ты как раз был тогда в армии. А когда ты вернулся, в жизни твоего отца наступил уже такой трудный период, что… А впрочем, я не знаю, почему он тебе про меня не рассказывал. И теперь мы этого, увы, уже никогда не узнаем.

— А над какими делами вы с отцом вместе работали?

— Ну… из последнего — это «дело двух ученых».

— Дело двух ученых? — Террорист резко дернулся, и Турецкий поймал себя на том, что все время невольно смотрит на пульт в его руке.

«Успокойся. Успокойся, друг мой нежный Александр Борисыч. Не надо думать о смерти. Просто делай свое дело. Черт возьми, напыщенно звучит, но… просто выполняй свой долг».

В десятке метров от них в их диалог напряженно вслушивался майор Соколов, а вместе с ним члены его команды. Турецкий не мог их видеть, но знал, что они здесь, с ним. И вновь на какие-то секунды он ощутил сожаление, что ввязался в это безнадежное дело.

В нескольких десятках метров, на улице, его разговор с младшим Жаворонковым слушали по ретранслятору его друзья — Грязнов, Поремский, Галя Романова. Он знал, что они тоже с ним. Взгляд его снова невольно съехал на левую руку захватчика, с зажатым в ней пультом.

— Да, Витя, «дело двух ученых». И в нем характер твоего отца проявился… как бы сказать. Во всей полноте. Я-то знал и раньше, какой Георгий принципиальный и честный человек, настоящий русский офицер, черт возьми…

— Отец таким и был! — Виктор протянул Турецкому правую руку. Александр пожал ее, не переставая коситься на левую.

«Ничего не могу с собой поделать!»

— Отец и был таким — настоящим русским офицером! И я хочу, чтобы об этом знали все — ВСЕ!

«И взгляд у тебя, парень, абсолютно безумный!»

— Теперь я верю, что вы друг отца, — провозгласил Виктор, вторично пожимая руку Турецкого.

«Ну вот, Александр Борисыч, можете поздравить себя с маленькой победой».

Генерал Грязнов шумно выдохнул и достал из пачки сигарету — которую уже за последние полчаса? Рядом с ним стояла с озабоченным лицом Галя, чуть поодаль — привезенная ею на место событий Елена Станиславовна, с каменным лицом и мертвыми глазами. К нему тихонько подошла Наташа и шепнула:

— Его не убьют?

Грязнов догадался, что она имеет в виду своего ненаглядного жениха, а вовсе не Турецкого, за которого так переживал он сам. Жуткая злоба поднялась со дна его души, но он взял себя в руки чудовищным усилием воли и сказал:

— От нас сейчас ничего не зависит. Давайте слушать, как будут развиваться события.

Майор Соколов и его бойцы лежали на парадной лестнице и слушали разговор Турецкого с Виктором Жаворонковым.

«Молодец, грамотно действует, — мысленно похвалил спецназовец помощника генерального. — Не суетится, не торопится. Входит в доверие. А мы подождем, время-то есть».