У Рингер, как и у меня, нет ответа на этот вопрос. Только в отличие от меня она не ставит его на первое место в списке проблем.

– По-другому не выжить, – делая ударение на каждом слове, повторяет она.

Я смотрю на Кекса, он смотрит на меня и ждет, какое я приму решение. Решать тут нечего.

– Можешь снять его отсюда? – спрашиваю я Рингер.

Та качает головой:

– Слишком далеко. Я только что выдала нашу позицию.

Я перемещаюсь ближе к Кексу.

– Останешься здесь. Через десять минут откроешься, чтобы отвлечь его, пока мы переходим на ту сторону.

Глядит на меня наивными, доверчивыми глазами.

– Знаешь, рядовой, вообще-то принято отвечать, когда получаешь приказ от командира.

Кекс кивает.

Я предпринимаю еще одну попытку:

– Отвечают: есть, сэр.

Он снова кивает.

– Отвечают вслух. Не кивком, а словами.

Еще один кивок.

Ладно, я хотя бы попытался.

Когда мы с Рингер возвращаемся к остальным, тело Умпы уже убрано. Его спрятали в какую-то машину. Идея Кремня. Нечто похожее он предлагает всем нам.

– Этот паркинг – отличное укрытие. Я хочу сказать, мы можем пересидеть в машинах, пока нас отсюда не заберут.

– Кремень, в этой группе решения принимает один человек, – говорю ему.

– Ага, и нам что от этого? А, я знаю. Давайте спросим Умпу.

– Кремень, – говорит Рингер, – расслабься. Зомби прав.

– Ага, пока вы вдвоем не попадете в засаду. Тогда ты скажешь, что он ошибся.

– Тогда ты станешь за главного и будешь командовать, – жестко говорю я и обращаюсь к Дамбо: – Присмотришь за Чашкой.

Конечно, если нам удастся оторвать ее от Рингер. Чашка снова прилипла к ее ноге.

– Не вернемся через тридцать минут – значит не вернемся вообще.

Бензовоз сгорел до покрышек. Мы садимся на корточки у пешеходного входа в паркинг. Улица подсвечена оранжевым светом догорающего огня.

– Вон там мы войдем, – говорю я. – Третье от левого угла окно. Выломано практически полностью, видишь?

Рингер кивает с отсутствующим видом. Ее мысли заняты чем-то другим. Она все время теребит монокуляр, то опустит его на глаз, то снова поднимет. Уверенность, которую эта девушка демонстрировала перед ребятами, испарилась.

– Попасть было нереально… – бормочет она и поворачивается ко мне: – Как понять, когда становишься Дороти?

Я трясу головой. Откуда такие мысли?

– Ты не становишься Дороти, – говорю я и для убедительности хлопаю ее по руке.

– Почему ты так в этом уверен?

У Рингер бегают глаза, словно она ищет подсказку. Вот так же у Танка бегали глаза перед тем, как он сорвался.

– Сумасшедшие не считают себя сумасшедшими. Они считают, что рассуждают очень даже здраво.

Я вижу в глазах Рингер отчаяние, это совсем на нее не похоже.

– Ты не сумасшедшая. Можешь мне поверить.

Неправильно выбрал слово.

– С какой стати я должна тебе верить?

Впервые я слышу в голосе Рингер какие-то эмоции.

– Почему я должна тебе доверять, и почему ты должен доверять мне? Откуда ты знаешь, Зомби, что я не из них?

Наконец-то простой вопрос.

– Потому что нас обследовали и мы прошли отбор. И мы не светимся, когда смотрим друг на друга через монокуляры.

Рингер очень долго глядит на меня, а потом бормочет под нос:

– Господи, как жаль, что ты не играешь в шахматы.

Наши десять минут истекли. Кекс открывает огонь по крыше противоположного здания. Снайпер тут же отвечает. Мы стартуем. Только сбегáем с тротуара на дорогу, пули прошивают асфальт перед нами. Мы разделяемся: Рингер вправо, я влево. Слышу свист пули, и кажется, проходит целый месяц, прежде чем она разрывает рукав моей куртки. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать ответный огонь. – За месяцы тренировок у меня выработался инстинкт – стрелять в того, кто стреляет в меня. Я запрыгиваю на тротуар, еще два шага, и прижимаюсь к холодной стене. Здесь он меня не достанет. И в этот момент я вижу, как Рингер поскальзывается на небольшом обледеневшем участке дороги и падает лицом вперед, к тротуару.

Она машет мне рукой: «Уходи!»

Пуля выбивает осколок из бордюра, и этот осколок по касательной задевает шею Рингер. Плевать мне на ее протесты. Я бросаюсь к Рингер, хватаю за руку и затаскиваю на тротуар. Пока я пячусь к стене, еще одна пуля пролетает рядом с моей головой.

У Рингер из шеи течет кровь, в отблесках огня она кажется черной.

Рингер жестами показывает: «Уходим, уходим».

Мы быстро идем вдоль стены к выбитому окну и ныряем внутрь здания.

На все ушло меньше двух минут, а такое ощущение, что два часа.

Там, куда мы залезли, раньше был дорогой бутик. Его, конечно, разграбили, и не один раз. Кругом пустые витрины, разломанные вешалки и жуткого вида безголовые манекены, а на стенах постеры с преувеличенно серьезными моделями. Над прилавком выдачи покупок табличка: «Распродажа».

Рингер выбирает угол, откуда видны все окна и дверь, которая ведет в вестибюль. Она держится за шею, по руке стекает кровь. Надо осмотреть рану, но девчонка не хочет, чтобы я этим занимался. Делаю усталое лицо: «Не глупи, я должен посмотреть». Рингер сдается. Рана поверхностная. Я нахожу на демонстрационном столе кашне, Рингер его комкает и прикладывает к шее. Потом кивает на мой разорванный рукав:

– Ты ранен?

Я отрицательно мотаю головой и сажусь рядом с ней на пол. Мы оба тяжело дышим, от адреналина кружится голова.

– Я, конечно, не судья, но снайпер из него хреновый.

– Три выстрела, три промаха. Для бейсбола было бы здорово.

– Он стрелял больше трех раз, намного больше, – напоминаю я Рингер.

Из множества попыток только одна удачная – задел ногу Чашки.

– Любитель.

– Вероятно, – говорю я.

– Вероятно, – передразнивает меня Рингер.

– Он не светится, и он не профессионал. Одиночка защищает свою территорию, может, прячется от тех, за кем мы пришли. До смерти напуган.

Я не добавляю: «Как все мы». С уверенностью могу сказать только об одном из нас.

Кекс продолжает отвлекать снайпера. Выстрелы, тишина, потом снова выстрелы. Снайпер ни один выстрел не оставляет без ответа.

– Ну, тогда это будет легко, – мрачно говорит Рингер.