Мэри проследила за взглядом тети, оценивая размеры магазина, качество материалов и общую атмосферу процветания, царившую там. Эти хорошо обставленные залы, думала она, обеспечивали дорогой и изысканный комфорт дома на Грейсчерч-стрит, с его позолоченными зеркалами над каждым камином, многочисленными портретами Гардинеров, украшавшими его стены и запечатлевшими их как поодиночке, так и вместе – счастливую семью: хозяина и хозяйку маленькой домашней империи и их детей, резвящихся вокруг. Это было то самое дело, благодаря которому в их доме подавали завтрак, обед и ужин на фарфоре, со столовыми приборами с выгравированными на них инициалами, а полы гостиной устилали богатые ковры и стены украшали китайские обои. Благодаря этим скромным тканям, разложенным перед Мэри бесконечными рулонами, рядами и тюками, Гардинеры могли позволить себе удобные кровати, лучшие матрасы, на которых Мэри когда-либо спала, и тяжелые льняные простыни и шелковые одеяла. Ненавязчивое благополучие, отмечавшее каждый аспект жизни Гардинеров, проистекало именно отсюда. Все это обеспечивали их склады.

– Едва ли я видела место прекраснее, – наконец ответила Мэри. – Вы, должно быть, очень горды им.

– В самом деле, – просто ответила миссис Гардинер. – Знаешь ли, вначале мы жили прямо рядом с магазином. Не всегда это было легко. Но сейчас, по крайней мере, я чувствую, что наши усилия принесли свои плоды.

– Значит, вы считаете себя и мистера Гардинера партнерами в этом предприятии?

– Безусловно. Мы, женщины, по обыкновению и тысяче других мелких соображений не имеем права создавать подобное предприятие в одиночку. Однако я льщу себя надеждой, что мистер Гардинер не смог бы добиться такого успеха без моей помощи. Он часто говорил мне, что мои суждения в вопросах вкуса, качества и цен были ему чрезвычайно полезны.

Лавочник, стоявший в дверях, вдруг узнал миссис Гардинер и отвесил ей глубокий и очень почтительный поклон. Она приветствовала его с такой же торжественностью, затем на мгновение замолчала, словно обдумывая свой ответ.

– Так что да, как и все лучшие предприятия и, я бы даже сказала, лучшие браки, – мы с мистером Гардинером действительно партнеры.

Никто, размышляла Мэри, не смог бы сказать такого о ее родителях. Эти воспоминания причиняли ей боль, и, чтобы не зацикливаться на них, она спросила, нельзя ли им зайти в лавку и осмотреться. Не сейчас, ответила миссис Гардинер. Они должны были вернуться домой, потому что уроки детей должны начаться еще до полудня. Но она была бы очень рада пригласить туда Мэри в другой раз.

– И конечно же, – добавила миссис Гардинер, поддразнивая, – когда у тебя будет собственный дом, я с удовольствием покажу самое лучшее постельное белье, какое только может тебе пригодиться. Мы вместе прогуляемся по этим складам. Я сделаю это с превеликим удовольствием.

Мэри не смогла ответить на это улыбкой, но миссис Гардинер, казалось, ничего не заметила.

– А пока, однако, есть много прекрасных вещей, более подходящих к твоим нынешним обстоятельствам. В этом году нам привезут прекрасные хлопчатобумажные ткани с рисунком. А некоторые из самых красивых шелков, что я только видела за долгое время, идеально подойдут для такой молодой девушки, как ты.

Внезапно вспомнив о своем поношенном пальто и сильно застиранном платье, Мэри плотнее обхватила себя обеими руками.

– Не уверена, что гожусь для роскошных нарядов. Думаю, мне больше подойдет что-нибудь простое и скромное.

– Возможно, – сказала миссис Гардинер. – Но все хорошее не обязательно должно быть броским или кричащим. Иногда самые лучшие вещи могут казаться совершенно простыми, пока не изучишь их внимательно. Только тогда можно увидеть истинное их качество.

Их взгляды встретились. Выражение лица миссис Гардинер ничего не выдавало. Если она и имела в виду нечто более глубокое, чем то, что было сказано, то не подала виду.

– Но как тебе будет угодно. Давай не будем сейчас об этом. Пробьемся же с боем домой?

Она протянула руку. Мэри не могла припомнить, чтобы кто-то когда-нибудь так дружелюбно обращался с ней, и заколебалась. Однако миссис Гардинер не отказалась от своего приглашения, и тогда Мэри робко взяла ее под руку. Поначалу это показалось странным, но вскоре Мэри привыкла и почувствовала, как приятно прогуливаться в такой непринужденной близости. С каждым шагом ее мнение о миссис Гардинер становилось все теплее. Она часто слышала, как Джейн и Лиззи пели ей хвалебные оды, и хотя она провела с ней всего одно утро, теперь Мэри точно знала, что сестры не преувеличили добродетели тетушки. Миссис Гардинер была весела и добра, с живым умом и искренним интересом к заботам тех, кто был ей небезразличен. Она была любознательна, но не назойлива. Она использовала свой ум, чтобы понять, что думают и чувствуют другие, и лучше помочь им, если могла. Миссис Гардинер хотела, чтобы все вокруг были счастливы. Полностью удовлетворенная собственной жизнью, она радовалась, видя тех, кого любила, такими же довольными и спокойными, как и она сама. К тому времени, как они вернулись на Грейсчерч-стрит, Мэри подумала, что никогда еще не встречала человека, которого так легко полюбить. Казалось, не было никаких причин не поддаться обаянию тетушки, и хотя обычно она была осторожна во всем, что касалось привязанностей, сейчас Мэри чувствовала себя более уверенно. Она уже не сомневалась, что миссис Гардинер можно доверять, и даже позволила себе надеяться, что та станет другом, о котором Мэри так отчаянно мечтала.

Семейная жизнь на Грейсчерч-стрит сильно отличалась от той, к которой Мэри привыкла в Лонгборне. Спустя совсем короткое время ей стало ясно, что миссис Гардинер любит мужа и четверых детей с крепчайшей и непоколебимой преданностью. Ее чувства были полностью взаимны, и ни она, ни мистер Гардинер не видели причин не выражать их как можно более открыто. На Грейсчерч-стрит любви хватало на всех. С уколом боли Мэри отмечала, что у тети и дяди не было любимчиков среди детей – они любили их всех одинаково. Родители редко бранили своих двух жизнерадостных дочек или двоих озорников-сыновей, но позволяли им быть чуть более шумными и озорными и чуть менее дисциплинированными и тихими, чем того требовали нормы приличий. Как следствие, в доме Гардинеров было много беготни, шалостей и постоянного движения, что делало его слишком шумным для утонченных натур. Но для тех, кто нуждался в нежности, это было удивительно гостеприимное убежище. Чем дольше Мэри пребывала в этой умиротворяющей обстановке, тем больше понимала, как и Джейн, и Элизабет здесь возрождались.

Ибо, хотя миссис Гардинер глубоко заботилась о благополучии своих племянниц, она понимала, что, имея дело с молодыми женщинами, не всегда было разумным слишком явно демонстрировать свою заботу. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как она перестала быть юной, но она не забыла, как это утомительно, когда тебя постоянно тыкают и раздражают вопросами. Миссис Гардинер догадывалась, что в Лонгборне случилось нечто, расстроившее Мэри, но не стала сразу же выяснять, что именно. Вместо этого она кормила племянницу, позволяла ей просыпаться поздно утром и вообще окружила всем своим ненавязчивым вниманием, на которое была способна. Поначалу Мэри была слишком ошеломлена, чтобы оценить это, но постепенно поняла, с какой заботой к ней относятся, и, пробыв на Грейсчерч-стрит около недели, попыталась поблагодарить за это миссис Гардинер.