Она запустила пальцы в его шевелюру, и он был этим приятно удивлен. Его поцелуи стали еще жарче, еще настойчивее. Он был готов дать ей то, в чем она сейчас так нуждалась, — тепло, ласку… любовь. И это она ценила в нем превыше всего.

Здесь, в карете, пространство принадлежало только им двоим. Здесь они могли принадлежать друг другу безоглядно. Пусть Кэтрин отказалась от нее, не захотев признать в ней родную сестру, зато она нужна Саймону. Он взял ее в жены и никому не отдаст.

Рука Саймона стала приподнимать одну за другой ее юбки. Дюйм за дюймом его ладонь заполнялась шелком и кружевом, пока ноги Нелл не обнажились выше колен. Тогда она неожиданно повалила его на сиденье, уселась верхом на его бедра и навалилась на грудь. Саймон прерывисто дышал и постанывал. Высокий, широкоплечий, легкий на ногу, он обладал отлично развитой мускулатурой и крепкими костями. Он без всяких усилий держал ее на бедрах, крепко обняв за талию. Нелл наслаждалась ощущением сильного мужского тела под собой. Он был ответом на все ее вопросы, обещанием новых сюрпризов и открытий. Он никогда не разочаровывал ее.

Она еще сильнее прижалась к нему, чтобы между их телами не осталось и дюйма свободного пространства. Думать о сохранении равновесия ей было не нужно — ведь Саймон держал ее крепко. Они жадно и страстно целовались. Ей хотелось проникнуть под его кожу и слиться с его чудесным телом, чтобы понять, каково это — быть мужчиной. В Саймоне было что‑то магическое, и ей хотелось заполучить хоть капельку этой магии.

Накидка сползла с ее плеч и мягко упала к ногам. Саймон нежно покусывал ее шею, потом переместился ниже и ловко схватил зубами кружевную косынку, прикрывавшую декольте платья. Медленно и плавно Саймон стянул этот кусочек кружева. Его руки скользнули вдоль ее тела, а губы прильнули к верхнему полукружию груди. Он что‑то восхищенно шептал между горячими поцелуями. Слов она разобрать не могла, но интонация была восторженно‑молитвенная, и это наполняло ее радостью — он хотел ее.

Нелл едва слышно засмеялась. Ее рука нащупала копье под тканью брюк. Да, именно это было сейчас ей нужно, как никогда. Ей хотелось вечно восседать на бедрах Саймона с задранными юбками и чувствовать в себе его горячую плоть. Ее неожиданно охватило нетерпение, и она не сразу справилась с застежкой на брюках.

Саймон застонал и нетерпеливо поднял бедра, толкаясь копьем в ее ладонь. Их разделяла лишь тонкая ткань. Но вот петля поддалась, и его мужское естество вырвалось на свободу, попав прямо в ее пальцы. Нелл осторожно направила его в себя и медленно опустилась на всю его немалую длину. Сладострастное ощущение, казалось, взорвало ее тело. Она прильнула к груди Саймона, и он стал жадно целовать ее, одновременно проникая в нее снизу вверх.

Нелл сжала бедрами его ноги и принялась двигаться вверх‑вниз, сначала медленно, смакуя каждое мгновение, потом все быстрее и быстрее. «Мой, только мой!» — стучало у нее в голове.

Он принадлежал только ей, и она не собиралась отпускать его.

В последующие дни что‑то изменилось в Нелл. Мир повернулся к ней такими гранями, о которых она и не подозревала. Она открыла для себя простые радости, о существовании которых раньше не знала.

По утрам они с Саймоном нежились в постели. Днем читали друг другу вслух в библиотеке или гуляли в парке. Они часто ходили в Британский музей и обсуждали картины. Потом возвращались домой глухими переулками, чтобы избежать газетных репортеров, взявших за привычку собираться на тротуаре перед их домом, несмотря на все усилия полицейских прогнать их.

Дома они все делали вместе и практически не расставались.

По вечерам Саймон играл на рояле. Его музыка изумляла ее, завораживала. Потом Саймон объяснял ей все, рассказывая, что музыка может быть не только искусством, но и наукой. Она стала понимать слова, сказанные ей леди Суонби на приеме в доме Аллентонов. Она даже решилась однажды сыграть простую гамму. Саймон с радостью учил ее играть и говорил, что у нее несомненный дар.

Они вместе обедали, читали перед камином. Они вели себя очень… по‑домашнему, как муж и жена. Нелл потеряла всякую осторожность и честно рассказывала ему все, что раньше не решилась бы сказать.

Одним солнечным утром, сразу после завтрака, принесли письмо, которое заставило ее вспомнить о хрупкости ее счастья. Неровным почерком Ханны в письме сообщалось о таинственных новостях, косвенно связанных с Майклом. Несмотря на упоминание имени сводного брата, приглашение навестить Ханну должно было обрадовать ее, потому что она очень скучала по подруге. Однако одновременно с радостью она испытала и панику, от которой перехватило дыхание.

Она взглянула на лакея, принесшего письмо. Он был молод, строен, его гладко выбритое лицо ничего не выражало.

— Подождать вашего ответа, миледи? — учтиво поинтересовался он.

По его проницательному взгляду она поняла, что от него ничего не укрылось — ни неровный почерк Ханны, ни орфографические ошибки в адресе, ни отсутствие печати, ни дешевый тонкий коричневый конверт.

— Нет, ответа не будет, — сказала Нелл.

Когда лакей ушел, она вышла вслед за ним в коридор, сжимая в потной ладони письмо Ханны. Сделав бесцельно несколько шагов, она отчетливо поняла, что ей нужно найти укромное место, чтобы сжечь это письмо, словно дружба с Ханной была чем‑то грязным и омерзительным.

От этой мысли ей стало стыдно, и она остановилась. Она любила Ханну, скучала по ней, но если она примет ее приглашение, Саймон тоже захочет поехать с ней. Ведь ему так интересно посмотреть, где она росла и воспитывалась. Он задавал сотни вопросов о ее юности, и только теперь она поняла, что отвечала на них слишком откровенно, потому что знала — ему никогда не придет в голову задать вопросы, на которые она страшилась отвечать.

Она тяжело вздохнула. Ну и что с того, что он увидит трущобы, в которых она росла? Ему будет противно, ну и что? Да, большую часть своей жизни она провела почти в свинарнике, и что с того?

Однако в глубине души она знала, что ей далеко не все равно, как отреагирует Саймон, увидев Бетнал‑Грин. Его мнение теперь значило для нее очень много. Когда он увидит Бетнал‑Грин, его воображение разыграется и он станет задавать вопросы — не такие, как раньше. Скажем: «Какие у тебя были обязанности на фабрике?» Он задумается о безопасности проживания в таком квартале и спросит что‑нибудь вроде: «Ты одна возвращалась домой по вечерам? Кто тебя провожал? Как ты обходилась без водопровода?»

Любить женщину гораздо проще, если не приходится представлять, как ее могли грабить или приставать к ней с непристойностями на темной улице или как она вычесывала из волос вшей.

Когда он увидит ее в Бетнал‑Грин, то поймет, что в красивую одежду облачена девушка, мимо которой на улице такой аристократ, как он, прошел бы и даже не оглянулся.

Она закрыла глаза. Ей было неприятно так думать о нем. Она ненавидела себя за то, что могла предположить, что он способен на такое.