Опять возвращаюсь мыслями к перевороту, устроенному Мадоком и Балекином, гадаю, как он должен был происходить по плану. Убить двух старших принцев, самых влиятельных. Тогда, конечно, Верховный Король уступит и возложит корону на голову самого сильного принца, имеющего поддержку военных. Быть может, неохотно, но под угрозой расправы Элдред должен был короновать Балекина. Однако не стал. Балекин пытался его принудить, а потом началась резня. И все умерли.

Кроме Кардана. За столом почти не осталось игроков.

Вряд ли Мадок рассчитывал, что дело обернется именно так. Но я все еще помню его уроки стратегии. Любой результат плана должен вести к победе.

Хотя никто не способен предусмотреть всех неожиданностей. Это невозможно.

— Я думала, ты прочитаешь мне нотацию о недопустимости поединков на мечах в доме, — говорю я, стараясь увести разговор от опасной темы про местонахождение Кардана. У меня уже есть то, что я обещала Двору теней — предложение. Теперь остается только решить, что с ним делать.

— Должен ли я убеждать тебя в том, что если бы твой меч действительно нанес удар и ты поранила бы Тарин, то жалела бы об этом до конца своих дней? Из всех уроков, преподанных тебе, был один, кажется, который ты усвоила лучше всего. — Он в упор смотрит на меня. Мадок говорит о моей матери. О том, как он убил мою мать.

Мне на это нечего сказать.

— Жаль, что не излила свой гнев на того, кто больше всего этого заслуживает. В такие времена некоторые пропадают без вести. — Он бросает на меня многозначительный взгляд.

Неужели благословляет меня на убийство Локка? Интересно, что он сказал бы, узнав, что я уже убила одного дворянина? Если бы я показала ему тело? Хотя, возможно, и поздравил бы.

— Как тебе спится по ночам? — спрашиваю я. Это плохой вопрос, и не успеваю его задать, как понимаю, что во мне уже полно всего, что я презираю в Мадоке.

Он хмурит брови, оценивающе смотрит на меня, словно размышляет, какой ответ дать. А я представляю, какой он меня видит — угрюмая девчонка, сидящая перед ним, как перед судьей.

— Некоторым удается игра на флейте или живопись. Некоторые искусны в любви, — наконец говорит он. — Мой талант — ведение войны. Единственная вещь, которая способна лишить меня сна, — невозможность заниматься любимым делом.

Я медленно наклоняю голову.

Мадок встает.

— Подумай о том, что я сказал, а после подумай, в чем ты талантлива.

Мы оба знаем, в чем я сильнее, кто я такая. Я только что с мечом в руке гоняла сестру вокруг лестницы. Но что делать с этим талантом — вопрос.

Покидая игровую комнату, вижу прибывшего Балекина. В приемной стоят навытяжку рыцари в камзолах с его гербом — тремя смеющимися черными дроздами. Проскальзываю мимо них вверх по лестнице, волоча ножны с мечом за собою — на большее у меня сил не осталось.

Понимаю, что проголодалась, но чувствую себя слишком уставшей, чтобы поесть. Может, про такое состояние говорят — убитый горем? Не уверена, что тоскую по Локку, скорее, по тому миру, в котором жила до коронации. Если бы могла отмотать назад прошедшие дни... Тогда почему не отмотать назад убийство Валериана, почему не вернуть то время, когда мои родители были живы, почему не отмотать все к самому началу?

В дверь стучатся, я не успеваю подать никакого ответного сигнала, как она открывается. Заходит Виви, несет деревянную тарелку с бутербродом и закупоренную бутыль из янтарного стекла.

— Я — ничтожество. И дура, — заранее соглашаюсь я. — Признаю. Можешь не читать мне лекций.

— Думала, ты устроишь мне скандал из-за того, что я применила магию, — говорит она. — Ту, которой ты сопротивлялась.

— Не надо применять магию против своих сестер, — откупориваю бутылку и делаю большой глоток. Даже не думала, что у меня такая жажда. Пью еще, почти осушаю бутылку одним духом.

— А тебе не следовало пытаться разрубить сестру надвое. — Виви устраивается на подушках напротив моих старых мягких игрушек. Лениво подбирает змею и щелкает ее по раздвоенному языку. — Я думала, что это рыцарство и звон мечей — всего лишь игра.

Помню, как она злилась, когда мы с Тарин поддались очарованию фейри и принялись, забавляясь, подражать им. Венки на головах, стрельба из луков в небо. Поедание засахаренных фиалок и сон с бревном под головой вместо подушки. Мы были всего лишь детьми. Дети могут весь день смеяться, а по ночам плакать, прежде чем заснут. Но увидеть меня с таким же, каким убили моих родителей, мечом в руках и решить, что это шутка... Должно быть, она думает, что у меня нет сердца.

— Нет, не игра, — наконец отвечаю я.

— Не игра, — повторяет Виви, обертывая плюшевую змею вокруг плюшевого кота.

— Она тебе про него говорила? — спрашиваю я, устраиваясь рядом с сестрой на кровати. Так хорошо прилечь. Даже слишком хорошо. Меня сразу же клонит в сон.

— Я не знала, что Тарин с Локком, — отвечает Виви, невольно развеивая мои опасения, что она станет хитрить. — Но я не хочу говорить о Локке. Забудь его. Я хочу, чтобы мы удрали из Волшебной страны. Сегодня ночью.

Эта новость заставляет меня сесть.

— Что?

Моя реакция вызвала ее смех. Какой естественный звук, как он не вписывается в трагедию последних двух дней.

— Я так и думала, что ты удивишься. Послушай, что бы тут дальше ни произошло, ничего хорошего не будет. Балекин — негодяй. И, кроме того, он тупой. Ты бы слышала, как отец ругался по дороге домой. Просто давай убежим.

— Что насчет Тарин? — интересуюсь я.

— Я уже спрашивала у нее и не могу сказать, что она согласна бежать с нами. Хочу, чтобы ты дала мне свой ответ. Послушай, Джуд. Я знаю, что у тебя есть секреты. Ты почему-то болеешь. Ты стала бледнее и похудела, и глаза как-то странно блестят.

— Я в порядке, — возражаю я.

— Лжешь, — отвечает она, но без особого пыла. — Я знаю, что ты застряла здесь, в Волшебной стране, из-за меня. Понимаю, что все самое дерьмовое в твоей жизни случилось тоже из-за меня. По доброте своей ты никогда не говорила об этом, но я все знаю. Тебе пришлось превратиться во что-то другое, и ты это сделала. Я иногда смотрю на тебя и думаю, а помнишь ли ты, что значит быть человеком.

Не знаю, как относиться к ее словам — комплимент и оскорбление в одном предложении. Но в подтексте звучит какое-то пророчество.

— Ты здесь прижилась лучше, чем я, — продолжает Виви. — Но готова поклясться, что тебе это чего-то стоит.

С трудом представляю себе жизнь, которую могла бы вести там — жизнь без волшебства. Ходила бы в обычную школу, изучала обычные предметы. Там у меня были бы живы отец и мать, а моя старшая сестра считалась бы довольно странной. Я не была бы такой раздражительной. И на моих руках не осталось бы крови. Я рисую себе этот мир и чувствую странное напряжение во всем теле, а желудок сводит спазмом.