Записка очерчивает близкий круг проблем. Она критикует, по выражению А. Яковлева, «социальную» или «философскую» фантастику. То есть категория утопической фантастики (ранее считавшаяся идеологически выверенной) здесь уже не рассматривается.

А. Яковлев так характеризует фантастику в СССР, какой её хотели бы видеть в ВЛКСМ: «Советская научная фантастика всегда отличалась своими прогрессивными тенденциями, твёрдо стояла на основах научного мировоззрения, смело вторгалась в сложные и малоизученные жизненные проблемы». Он также присваивает ей такие качества как высокий гуманизм, глубокая вера в силу человеческого разума, «оптимистический взгляд в будущее человечества, неизменно связанный с победой и торжеством коммунистических идеалов».

Нужно сказать, что такой идеальный образ является смешением установок разных периодов, дававшихся разным направлениям фантастики. Хотя гуманизм и антропологический оптимизм можно увидеть в научно-технической фантастике 30–50-х гг., эти ценности выражены в ней достаточно формально. Что же касается утопической фантастики, то по мере усиления внимания на социальном конструировании она всё более отходит от требования соблюдения научности, обозначенного в первой части характеристики А. Яковлева. Таким образом, произведения, полностью соответствующие данному описанию достаточно немногочисленны – это в основном такие крупные коммунистические утопии как «Туманность Андромеды» И. Ефремова и «Гость из бездны» Г. Мартынова. Но даже и эти авторы в более поздних работах отступали от заданного Отделом пропаганды и агитации канона.

Фантастику середины 60-х гг. Яковлев упрекает в отдалении от реальных проблем науки, техники и общественной жизни. Здесь можно наблюдать то же смешение требований: фантастики, близкой одновременно и к проблемам техники, и к проблемам общественной жизни не существовало практически никогда. Он так же считает, что «идеологическая направленность» советской фантастики стала всё более притупляться. Это обвинение наиболее спорно и на сегодняшний день, по-видимому, справедливость его принципиально не разрешима. Действительно, произведения Стругацких середины 60-х гг. можно трактовать по-разному. Проектируя общественные модели, они сознательно или бессознательно оставляют открытым вопрос – является ли эта модель иносказательным воплощением социалистического общества, капиталистического, или вовсе абстрактна. Этот вопрос Б. Стругацкий частично проясняет в «Интервью длинною в годы»[311], где он даёт расшифровку ряду задумок писателей 60-х гг. Однако более поздняя интерпретация не меняет того факта, что читательская аудитория определенных узких социальных групп в значительной мере присваивала попыткам осмысления проблем общественного развития статус критики социалистического общества в их произведениях в 60-е гг., и пыталась использовать их в своей деятельности по разрушению системы ценностей тогдашнего советского общества. Таким образом, формально обвинение А. Яковлева можно считать частично обоснованными. Следующее обвинение А. Яковлева – в антропологическом пессимизме. По его мнению, философская фантастика показывает «бесперспективность дальнейшего развития человеческого общества, крушение идеалов, падение нравов, распад личности»[312]. То есть статус антропологического пессимизма присваивался как раз попыткам философской фантастики предупредить и преодолеть возможные энтропийные процессы общественного сознания. Антропологическим пессимизмом объявлялось именно то, что было направлено на борьбу с ним. Здесь можно было бы говорить о непонимании автором записки задач, которые ставит перед собой философская фантастика. Если бы не приведенное выше его последующее признание, что он и группа близких ему лиц в партийном аппарате уже после XX съезда поставила перед собой задачу и выработала план разрушение системы ценностей советского общества. «Жанр научной фантастики для отдельных литераторов стал, пожалуй, наиболее удобной ширмой для легального протаскивания в нашу среду чуждых, а иногда и прямо враждебных идей и нравов» – резюмирует А. Яковлев, под видом защиты чистоты идеологии нанося удар по самому актуальному средству пропаганды коммунистических идеалов.

Список лиц, причастных к публикации философской фантастики, оказывается заметно сокращён. Среди соратников течения философской фантастики А. Яковлев называет А. Громову, Р. Нудельмана, З. Файнбурга, Стругацких, а её основателем считает С. Лема. Последнего он остро критикует за социальный пессимизм, неверие в силу человеческого разума и обвиняет его и его последователей во вступлении «в противоборство с идеями материалистической философии». Посвятив критике творчества С. Лема два абзаца (приблизительно 10 % полного текста документа), А. Яковлев основное внимание уделяет подробному рассмотрению идейных недостатков произведений Стругацких. Повести «Попытка к бегству» и «Трудно быть богом» подвергаются критике за антропологический пессимизм, По мнению А. Яковлева, неспособность коммунаров решить проблемы других цивилизаций должна отвратить советского человека от задач построения спроектированного Стругацкими будущего. Кроме того, условный политический строй антиутопического проекта обрисованного в повести «Трудно быть богом» А. Яковлев упрекает в отсутствии классового подтекста. Особое внимание уделяется критике повести «Хищные вещи века». Модель общества потребления, спроектированная Стругацкими, критикуется за «высокомерное пренебрежение к материалистической философии», бесклассовость, «неуважение к… Человеку». Отдельно подвергается критике конструкт «массовой идеологии», который во введении к повести Стругацкие обозначают как ключевой для понимания текста.

В Записке определяется комплекс практических мер, по сути штрафных санкций, по отношению к авторам и издателям научно-фантастической литературы (все они войдут в текст постановления ЦК ВЛКСМ). В целом эти меры повторяют предложенные в Постановлении.

Как отмечают в своих воспоминаниях Д. Пушкарь и С. Чарный, на практике меры были в значительной степени смягчены С. Мелентьевым и И. Чхиквишвили (завсектором издательств Отдела пропаганды ЦК КПСС в 1966 г.)[313].

Тем не менее, временные рамки создания обоих документов – «Записки», подписанной А. Яковлевым, и постановления ЦК ВЛКСМ «О недостатках в выпуске научно-фантастической литературы издательством «Молодая гвардия»», а также сравнительный текстологический анализ их содержания позволяют говорить о том, что «Записка» появилась незадолго до или вскоре после создания последнего проекта постановления. Можно реконструировать следующую схему взаимодействия двух инстанций: Отдела пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ и Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС. Первый и второй варианты проекта постановления создаются в Отделе пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ под влиянием писем Ю. Котляра и А. Стругацкого, затем (до или после создания третьего варианта проекта), материалы передаются для одобрения А. Яковлеву. Под влиянием Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС характер постановления меняется с компромиссно-нейтрального на карательный (относительно сотрудников «Молодой гвардии» и представителей направления философской фантастики), и окончательное постановление принимается в соответствии с мнением А. Н. Яковлева и его сторонников, действовавших от имени Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС.