– Я… британский… офицер, – прохрипел я. – Сбежал… с того корабля… пиратского… – Я поднял голову, и слова застыли у меня на губах.

Наклонившийся ко мне мужчина был облачен в полную флотскую форму, все так, даже при шляпе и эполете, вот только зеленый кушак выглядел неуместным. Но это не все: лицо под плюмажем было черным, как гуталин.

Я вытаращился на него, и он отпрянул. Потом сказал что-то на языке, которого я не понял, поэтому затряс головой и повторил, что я – английский офицер. Где комендант? Ниггер пожал плечами и ответил что-то, оскалив желтые зубы в ухмылке, в толпе раздались смешки.

– Чтоб ты сдох! – кричу я, с трудом поднимаясь. – Какого ч-та тут творится? Где начальник порта? Я английский армейский офицер, капитан Флэшмен и… – Я тыкал малого пальцем в грудь, и вдруг, к моему удивлению, тот сердито отбрасывает мою руку и рявкает что-то на своем дьявольском наречии, да прямо мне в лицо! От этакой дерзости я отпрянул, но тут все оживились, и я заметил причалившую к пирсу шлюпку, из которой появился не кто иной, как Соломон – в своем саронге и злой, как ч-т, – и зашагал по доскам, прогибающимся под его массивной тушей. «Отлично, дорогуша, – думаю, – сейчас эти люди узнают, что ты не кто иной, как подлый пират». И протягиваю руку, указываю на него ниггеру с эполетом. Но не успел я вымолвить и слова, как Соломон ухватил меня за плечо и развернул.

– Жалкий дурак! – кричит. – Что ты наделал?

Можете не сомневаться, я ему ответил, напрямик и в полный голос, привлекая внимание ниггера к факту, что перед ним стоит знаменитый пират и разбойник Сулейман Усман, которого он должен арестовать вместе с кораблем, а мне и моей жене возвратить свободу.

– А вот ты будешь болтаться в петле, пока тебя вороны не склюют, подлый похититель! – проинформировал я Соломона. – Тебе конец!

– Б-га ради, как ты думаешь: где ты? – В голосе его звучал металл.

– На Маврикии, где же еще.

– На Маврикии? – Он вдруг оттолкнул меня. – Придурок, это Тамитаве, Мадагаскар!

О да, это удивило меня, не спорю. Становилось понятным присутствие ниггера в мундире, но разницы в общем-то никакой. Это я и высказал, но тут ниггер вышел вперед и резко заговорил с Соломоном, и, к моему изумлению, дон развел руки, извиняясь, будто имел дело с белым чиновником, и заговорил по-французски! Но смутили меня не столько слова, сколько тон, каким они были сказаны.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, произошла досаднейшая ошибка. Это человек – один из моих матросов, он, понимаете ли, пьян. С вашего позволения, я заберу его…

– Балдердаш! – взревел я. – Никуда ты меня не заберешь, лживый даго! – Я повернулся к негру. – Вы говорите по-французски, не так ли? Отлично, я тоже, и заявляю, что вовсе не являюсь членом его команды. Это подлый пират, похитивший меня и мою жену…

– Заткнись, идиот! – по-английски заорал Соломон, оттягивая меня в сторону. – Ты нас погубишь! Предоставь его мне, – и снова начинает лебезить перед черномазым. Но тот шлепнул его ладонью по губам, приказывая молчать.

– Тихо, – говорит он с такой важностью, будто какой-нибудь герцог. – Комендант идет.

И вправду, со стороны берега по пирсу двигался отряд солдат: все черные, в белых набедренных повязках, с патронташами и ружьями на плече. А за ними, в открытом седане на плечах у кули, следовала совершенно невообразимая фигура. Я нисколько не преувеличиваю: он был черен, как ночь, с тюрбаном на голове, в цветастой красно-желтой рубашке и форменном килте Сорок второго гайлендерского. Сандалии на ногах, сабля на бедре, белые перчатки и зонтик в руке дополняли картину. «Я сошел с ума, – думаю. – Перегрелся на солнце, или это от изнеможения. Такого не может быть».

– Не говори ни слова! – прошипел Соломон мне в ухо. – Единственный твой шанс – выдать себя за матроса с моего корабля…

– Ты спятил? – говорю. – После всего, что ты сделал, ты…

– Пожалуйста! – Если меня не обманывали уши, он буквально умолял. – Ты не понимаешь: я не причиню тебе вреда… отпущу вас обоих на Маврикии, если мы сможем добраться туда. Клянусь…

– Клянешься? Неужто ты думаешь, что я поверю тебе хоть на секунду?

Ответа я не услышал, так как черномазый прервал его реплику, заговорив на грубом французском.

– Ты, – указывает он на меня. – Ты говорить, что был пленник на том корабле. И что ты англичанин. Это так?

Я посмотрел на коменданта в этом достойном Хэллоуина наряде. Тот склонил свою черную башку набок, глядя на меня налитыми кровью глазками. Когда я кивнул в ответ, комендант взял протянутый одним из присных очищенный плод манго и начал запихивать его в рот; сок стекал по затянутой в перчатку руке, капая на дурацкий килт. Негр выплюнул косточку, обтер руку о рубашку и хрипло прокаркал по-французски:

– И твоя жена, говоришь, тоже пленница этого человека?

– Прошу прощения, ваше превосходительство, – выступает вперед Соломон. – Это недоразумение, и я готов все объяснить. Этот человек принадлежит к моей команде и находится под защитой моего охранного свидетельства и торговой лицензии Ее Величества. Прошу вашего позволения…

– Отказано, – прокаркал комендант. Он прокашлялся и смачно сплюнул, угодив одному из солдат в ногу. – Он приплыл на берег. И он англичанин. – Негр пожал плечами. – Потерпевший крушение.

– О Б-же, – пробормотал Соломон, облизывая губы.

Комендант воздел палец размером с огурец и указал на Соломона.

– Этот человек явно не находится под защитой вашей лицензии или свидетельства. Как и его жена. Эта лицензия, месье Сулейман, не освобождает вас от выполнения малагасийских законов, как вам известно. Это просто особая милость, дающая вам лично возможность избежать фанумпуаны. Как это по-вашему: corvée? – Он показал на меня. – Здесь это не обсуждается.

– Что он там мелет? – спрашиваю я у Соломона. – Где британский консул? С меня хватит…

– Здесь нет никакого консула, идиот! – Руки у дона буквально ходили ходуном, он в один миг превратился в толстого испуганного человека. – Ваше превосходительство, умоляю вас, сделайте исключение: этот человек – не потерпевший крушение… Клянусь, он не намеревался причинить вред владениям Ее Величества…

– И не причинит, – говорит комендант и отдает резкую команду офицеру. – Он – «пропащий».

Значение этой фразы даже потом мне не удалось понять. Кули подняли седан и потащили его назад. Офицер пролаял приказ, и колонна солдат затрусила по пирсу, а их старший закричал одному из лодочников, приказывая подвести лодку к причалу.

– Нет, подождите! – Лицо Соломона исказилось от страха. – Ты дурак! – рявкнул он на меня и бросился к коменданту, умоляя, потом побежал за солдатами на пирсе. Черный офицер засмеялся, указывая на меня, и отдал команду двоим из своих людей. Только когда они схватили меня под руки и потащили по причалу, ко мне вернулись чувства: я вырывался и кричал, взывал к Соломону, грозил им всеми карами за то, что они посмели наложить свои грязные лапы на англичанина. Я дернулся, и удар ружейного приклада заставил меня в полубессознательном состоянии растянуться на досках. Потом они подняли меня, а один, с блестящей огромной черной мордой и зловонным дыханием, защелкнул на моих запястьях наручники. Негры ухватились за цепь и поволокли меня по улице; зеваки с любопытством разглядывали нас, а ребятишки бежали рядом, смеясь и повизгивая.