Не знаю, какой из меня вышел оратор, но многие из старост, слушая, только кивали головами, почесывая да приглаживая длинные седые бороды. Как был валыкаем, картавым да косноязычным, так им и остался, но меня понимали, мне верили. Уж какой нечистью, или шаманом, или колдуном представлялся я им – даже сказать не могу. Но чувствовали старики правду в моих словах. Ведь действительно не для себя старался. Не заманивал сладким пряником, когда ко мне за убежищем бежали.

Эх, мало я знаю. Плохо учился в школе, мало успел сделать. Для осуществления многих задумок не хватает умишка. Вот, к примеру, простое явление, в моем веке вещь обычная, о происхождении которой никто, наверное, и не задумывается – бумага. Да, простая бумага, на которой можно записать, изобразить что-то. Как мне ее не хватает, а вот сколько бьюсь, так и не могу придумать технологии ее изготовления. Цемент, получше того, что мужики предлагали, придумал, железное производство наладил, строителем стал, а простой бумаги сделать не могу. Как ние старайся, а из тринадцатого века двадцать первый никак не сделаешь, но хоть часть технологий я пущу на правое дело. Скоро иссякнут ресурсы, вырублю лес, выну всю руду да мел. И соль, и песок – все в дело пущу, но запасы не безграничны. При таких темпах иссякнут, обеднеют. И стану я искать новые места.

Голова идет кругом от событий и дел. Успеть надо многое, обучить, показать, настроить, наладить. Ярославна вон вся истосковалась, ждет, как солдата с войны. Уж стараюсь не обделять ее вниманием, но она понимает, что я весь в делах и заботах. Даже помогла мне организовать что-то вроде детских яслей. В то время как я старших женщин на работы привлекаю, молодые за малыми присматривают. Бабка Авдотья стала моей главной травницей да самогонщицей, только, видать, так сама пристрастилась к этому зелью, что теперь приходится за ней следить, запугивать, чтоб не злоупотребляла. Я ломаю стереотипы, вывихиваю устои и обычаи, но пока так удачно выходит, что нареканий моя работа не вызывает. Старики, конечно, ворчат маленько, но своим детям, сыновьям да дочерям велят слушаться. В пример ставят, а мне быть примером очень непросто. Не успел я еще привыкнуть к такой ответственности. Но, как говорится, назвался сапером – полезай на минное поле.

Рашид встречал на пристани очередной караван. Уж сколько за лето и осень к нему приходило товара – счесть невозможно. Этот, наверное, последний, потому как стали ночи холодные, промозглые. Не сегодня, так завтра, глядишь, снег пойдет, лед на реке встанет – и все, некоторое время вовсе переправы не будет, да и дороги ледовой тоже не станет.

– Я смотрю, Рашид, друг мой, ты из своего шатра так и не перебрался в гостиный дом.

– Душно там, Артур. Да и здесь я с товаром поближе. Кстати, этот караван весь в оплату твоей пристани и складов. Все, что ты просил: и желтая соль, и бочки с земляным маслом, и семена.

– О! Это очень кстати. А то мастерская уже в простое. Но скажи мне, Рашид, довольны ли купцы нашим делом?

Купец немного замялся, как бы обдумывая слова, но постарался ответить быстро и, как мне показалось, честно.

– Не могут взять в толк, как ты их товар защитить сможешь. То, что оружия у тебя вдоволь, это всем известно, и про гром-камень твой наслышаны, и про стрелков, что целыми днями дозор несут, и даже оборотня, которого ты приютил, в расчет берут. Да только все одно много в них сомнения. Я своим примером показываю, что нет страха, товару привез столько, что хоть весь год сиди да серебро считай, а страх холодным камнем лежит под сердцем, ну ничего с этим не могу поделать.

– Правда твоя, Рашид. Лакомый кусочек нынче Железенка. И крепость, и товар, и припасы, и золото с серебром. Я уж стрелков своих натаскиваю, как нас когда-то гоняли. Многие не целясь, навскидку, белке в голову со ста шагов бьют. Но большую регулярную армию держать не могу. Кто работать тогда станет? Кто кормить будет всех этих вояк? Есть у меня идея, как боевой дух поднять и обороноспособность значительно увеличить. Вот только прежде хочу спросить, как в твоих краях воины с делом своим справляются. Кем содержатся, на что живут?

– Случись война, – ответил Рашид с готовностью, – так хан велит каждому дому дать по два воина. Если мужчин в доме нет, плати налог. Сабли нет, копья нет, щита нет – иди к купцу, тот продаст. Если знает тебя, в долг даст, если не захочет в долг давать, возьмет жену, детей возьмет, овец или лошадь. Вокруг хана есть, как у вас, постоянные ратники, у визирей да придворных тоже своя охрана. Да наемники, если до войны из города не убежал, или в ополчение забирают, или голову рубят. Да вот только у тебя так не выйдет. Сам ты не хан, не князь, не дворянин. Как прикажешь? Как заставишь? Беда случится, все побегут…

– Знал я людей, что казаками звались. Очень доблестные и ладные воины были. Честь знали, долг знали, свирепые как львы в бою, никому спуску не давали. На царской милости не жили, сами себе хлеб добывали и ни перед кем ответа не держали. Глубокие у них были военные традиции. Каждый казак – что десяток ратников. Что полста ополченцев.

– Это как же такое возможно? – удивился Рашид. – И чтобы хлеб сеял, и скот пас, и воин был?

– Семейная честь, наставничество, доблесть и верность родине. Они как бы за свою волю сражались, за свое право на землю, за род, за веру. Оружие держать с малых лет начинают, вместе с родителем военное дело изучают. Нет войны, так живут себе мирно да славно, торгуют, празднуют. Но коль сунется кто, так каждый за оружие берется, в один большой кулак собираются и дают врагу отпор, да так, что враг потом до конца жизни помнить будет, если жив останется.

– И как же ты такое сможешь в Железенке своей устроить?

– А волю дам. Поговорю с боярином Дмитрием, обсудим все, обдумаем. Я каждой семье стану давать землю да ярлык. Землю – чтоб кормился, семью содержал, а ярлык – чтоб право имел и оружие носить, и нетронутым быть. Налоги, аренду – это мы взвесим, обдумаем, главное убедить людей, что крепко за ними то право останется.

– Ничего на сей счет сказать не могу – ответил Рашид, качая головой. – Даже представить не могу, как все это будет. Да и сомневаюсь, что боярин просто так свои земли в твое распоряжение отдаст.

– У боярина выбора не будет. Он хоть и жадный, но не глупый. Свою выгоду увидит и не ошибется. У всего в мире есть цена.

– Да, друг мой Артур, действительно, золото правит, а не ханы да князья. Здесь я даже возражать не стану.

Проснулся я от настойчивого стука в дверь. Ярославна, давно привыкшая к таким поздним визитам, взяла с подоконника лампу и, чиркнув встроенной зажигалкой, подожгла фитиль.

– Нет тебе покоя, душа моя. Опять, небось, Наум с Мартыном набедокурили, псы твои верные, – улыбнулась она, подавая мне рубаху.

Спросонья ничего не ответив, я только чмокнул ее нежные пальчики и, нырнув в рубаху, спустил ноги с кровати, нащупывая тапки, которые носил только дома. Восточный лис Рашид презентовал их мне, уверяя, что только очень знатные люди у него на родине предпочитают такой фасончик. Близнецы ржали полдня, когда я отважился их надеть. Тапки были классные! Мягкие, удобные, но при этом – ярко красные, расшитые золотой нитью и с лихо закрученными носами! У всех, кто успел меня в них увидеть, появлялась невольная улыбка на лице. Поэтому за порог этим тапкам хода нет!