– Папа, я не хотела тебя обидеть, – дрожащим голосом проговорила Лиза. – Совсем не хотела… Но Евгения говорила обо мне такие вещи…

– Потому что ты задирала перед ней нос, – возразил Валентин Степанович. – Ты тоже, деточка моя, очень сильно ее обижала. Но теперь-то что об этом говорить? Ты-то вон жива и радуешься жизни, а ее уже год как нет.

Олег Кошкин вздохнул:

– Вы сознаетесь в убийстве Антона Савельевича Свечникова, Марии Долгополовой, а также Надежды и Дмитрия Кавериных? Простите, но я должен официально задать этот вопрос.

– Конечно, сознаюсь, – благодушно ответил старый писатель. – Чего уж скрывать…

– Тогда я вынужден вас арестовать, – признался Кошкин. – Только… э… – Он замялся. – Помнится, Виктория Александровна что-то упоминала о структуре детектива… Мне не нравится, чтобы в этой структуре некоторые преступники в самом конце книги кончали с собой. Ваше дело, конечно, наделает шуму… Ну и, в общем-то, я сомневаюсь, что вас посадят надолго, учитывая все обстоятельства. Это так, между нами.

– Нет, – усмехнулся Валентин Степанович, – самоубийства вы от меня не дождетесь. А приговор… мне совершенно все равно, каким он будет, поверьте мне.

И тут все услышали невероятное: где-то в соседней комнате требовательно заверещал телефонный звонок. Виктория поглядела на Адрианова.

– Ну да, ну да, – кивнул он. – Я не резал провода, а так… кое-что перемкнул, скажем так. А теперь все вернул на место.

Лиза встряхнулась.

– Боже мой! – крикнула она. – Дети! Я должна срочно позвонить няне!

И она вылетела из комнаты.

– А мне надо звонить своим, – вздохнул Кошкин, – и доложить им, что расследование завершено, но нужна опергруппа, эксперты, и срочно. – Он покачал головой. – Да, Валентин Степанович, ну и натворили вы дел!

– Ничего, – утешила его Илона Альбертовна. – Я буду носить ему передачи.

– Ты всегда меня понимала, дорогая, – поклонился писатель и, взяв ее руки, галантно поцеловал их.

– Никогда я тебя не понимала, – вздохнула Илона Альбертовна, отнимая руки. – А ты, оказывается, страшный человек, Валентин! Но не могу сказать, что мне это совсем не нравится. – Она покачала головой. – И почему из-за меня никто никогда никого не убивал? Ведь это же так романтично!

Оживленно беседуя, присутствующие потянулись из комнаты. Олег Кошкин шагал возле убийцы и, по правде говоря, чувствовал себя малость нелепо. Все в этом деле с самого начала было не так, как в других, и финал его тоже оказался вовсе не таким, как думалось.

Виктория ушла в кухню, утащила со сковородки кусочек тушенки (которую, кстати сказать, на дух не выносила) и с аппетитом съела едва ли не половину того, что приготовил Лев, после чего отправилась на поиски Кирилла. Тот стоял в очередь к телефону, потому что все хотели позвонить, и каждый разговор затягивался надолго. Наскучив ждать, Виктория вышла в коридор и увидела Филиппа, который стоял у форточки и курил. Мгновение писательница подумала, подойти к нему или нет, но потом все-таки решилась.

– Знаете, Филипп, я не могу понять одну вещь, – без обиняков призналась она. – Как Валентин Степанович мог убить Машу, если он в то же самое время подслушивал наш разговор с капитаном? Может быть, вы мне объясните?

– Подожду вашего объяснения, – буркнул Филипп.

– Оно вам не понравится, – задумчиво сказала Виктория. – Потому что именно вы вошли в комнату Илоны Альбертовны последним, ссылаясь на больную ногу. Значит, теоретически вы вполне могли убить Машу, когда увидели, как она пытается кромсать картины. Но тогда получается, что эти картины вам дороже, чем я думала. Или их автор вам так дорог?

Филипп метнул на нее быстрый взгляд и отвернулся.

– Вы же отлично помните, какой была ваша подруга, – негромко проговорил он. – Яркая, сексуальная… жизнь в ней ключом била. А дома у меня… – Он поморщился. – Да, Евгения мне нравилась. Но она меня всерьез не принимала. Вообще. Только когда я увидел, как это создание пытается уничтожить ее картины, я не выдержал. И убил.

– То есть Валентин Степанович вас видел, но решил прикрыть, – усмехнулась Виктория. – Ладно, я никому ничего не скажу. Если капитан не догадается…

Она повернулась и встретилась с ним взглядом.

– Вы так бесшумно ходите, – пробормотала Виктория. – Как настоящий преступник.

– Да нет, какой я преступник, – ответил Олег Петрович. – Куда уж мне…

И он выразительным взглядом смерил Филиппа, который аж поежился.

– Вы меня арестуете? – несмело спросил он.

– Посмотрим, – усмехнулся капитан. – Что у нас есть? Ваш поздний приход на место общего сбора и нож в крови. С которого, поскольку он весь в крови, невозможно снять отпечатки пальцев. К тому же Валентин Степанович взял на себя вину. – И без перехода: – У вас же двое детей, кажется?

– Да. Мальчик и… мальчик.

– А, – уронил Кошкин. – Ну что ж, семья – это хорошо.

И он отвернулся, очевидно, считая разговор законченным.

– Они уже едут сюда, – сказал он Виктории.

– Ваши коллеги?

– Конечно. Будет много фотографий, много скучной, рутинной работы и много вызовов на допросы. Потом, Валентин Степанович – человек известный, и одним кратким сообщением в разделе хроники происшествий дело не ограничится. Его драму будут пережевывать во всех деталях, будут судачить по поводу Евгении, по поводу гостей, по поводу вас… Начнут зазывать во всякие ток-шоу, и вообще… – Он вздохнул и посмотрел в окно. – Но вот чего я не могу понять, так это почему дом – корабль.

– Простите?

– Евгения называла этот дом каравеллой, – терпеливо пояснил Кошкин. – Почему? Он же совсем не похож на корабль. Основной корпус, от которого отходят два поперечных крыла… это же…

– Каравелла – это не корабль, – внезапно подал голос Филипп. – Это самолет.

– Самолет? – прищурился Кошкин.

– Ну да, был когда-то такой самолет… французский, – пояснила Виктория. – Видели, какие необычные в доме окна во многих комнатах – в форме капель? Вот и у этого самолета были такие же.

– Назвать самолет как корабль – это сильно, – заметил капитан. – А известно, почему это было сделано? Все-таки такие непохожие вещи…

– Известно, – кивнула Виктория. – Название взяли из стихов поэта Жозе-Марии де Эредиа о конкистадорах. Я не помню дословно, но там говорится о завоевателях, которые на своих белых каравеллах видят, как из глубин океана поднимаются в небо новые звезды… что-то такое. Помню, я тогда переводила статью о самолетах, пересказала Евгении эту историю, и она восхитилась. И потом, когда она увидела этот дом, она назвала его каравеллой… и с тех пор все его называли только так.

– Спасибо, – очень вежливо ответил Кошкин. – Это последнее, что я хотел узнать.