– Заплатишь. Но не серебром.

Гудрун опустилась на лавку. Расставила ноги. Но рука – на мече.

– Слыхал я: жил у тебя в гостях некий Ульфхам Треска. Хочу знать, Ярп, кто его к тебе привел? Когда? И куда он сам ушел, когда поправился? Хочу знать о нем все, что знаешь ты. Это и будет цена за обиду.

– Не говори ему ничего, отец! Возьми серебром, сёлундец! Золотом возьми!

А вот это уже лишнее. Зачем срывать цепку с такой нежной шейки? А бросать ее в меня – и вовсе неправильно. Я поймал, конечно, но кто ж так с золотом обращается?

– Не говори им, отец! Они его убьют!

Вот это любовь! Вот это я понимаю! Ай да девочка!

– Успокой ее, – попросил я Гудрун. – И побрякушку отдай. Я слово назад не беру.

Гудрун тут же обняла девушку, зашептала ей на ухо…

– Правда? – недоверчиво переспросила влюбленная дочь Большого Бобра.

Но поверила. Гудрун, как мне кажется, моложе ее года на два. Биологически. А вот по жизни – вдвое старше.

– Это разговор долгий, – пробормотал Ярп. – Глотка что-то пересохла… За столом – вернее будет.

Я не возражал. Никто не возражал, включая моих ирландских гребцов.

Тьёдар Певец уселся поближе к хозяину: приготовился запоминать…

Но ничего героического не услышал.

Прошлым летом к берегу Ярпова одаля пристала лодка. В лодке – пятеро. Одного Ярп знал, Оспак по прозвищу Парус, его дальний родич. Пятеро привезли шестого, раненого. Ульфхама. Попросили позаботиться. Ярп пообещал обеспечить уход не хуже, чем за собственным братом. Оставив деньги на «братский уход», пришельцы отправились дальше. В западном направлении.

Обещание Ярп выполнил. Ульфхам поправился. И ушел, забрав с собой сердце Ярповой дочки.

Убедившись, что мы Ульфхаму не враги, Ярп расслабился и попросил передать, что совсем не против видеть такого славного воина зятем. И землицы им выделит, и всем прочим обеспечит.

Я заверил, что передам. Если встречу. Очень на это надеюсь. Значит, и Оспак Парус жив. А остальные?

Ярп охотно описал их, но с упором на одежду и украшения. Было бы лучше, если бы он оружие так подробно описал, но – увы. Впрочем, один из пятерых точно был варягом. Специфические усы Ярп запомнил и отметил особо.

Такие здесь не «носят», значит, есть шанс, что еще кто-то обратит внимание на длинноусого воина. Это – след.

Я попытался сагитировать Медвежонка пустить слух по обширной родне: мол, ищем человека без бороды, но с длинными усами для личной дружеской беседы. Медвежонок отреагировал вяло. Его сейчас больше интересовали личные дела, чем судьба бывших сопалубников.

Утром мы отплыли. Тоже в западном направлении. К Сёлунду. Однако по моему настоянию мы останавливались в каждом более-менее крупном селении, и я принимался за расспросы. Пару раз мне отвечали, что видели воина с длинными усами. Наверное, если бы я спрашивал не об усах, а о «нашивках», указывающих на принадлежность к хирду Хрёрека Сокола, ответов было бы больше, но Свартхёвди, обдумав положение, заявил, что я не должен интересоваться Хрёреком. Если о моем интересе узнают на Сёлунде, это вызовет недовольство Рагнарсонов. Как это так: Ивар оказал мне силовую поддержку, а я выражаю интерес к судьбе врагов его брата? Некрасиво получается.

Когда Медвежонок хочет, он очень убедителен. Так что я ограничился нейтральным «воином с длинными усами».

Проплыли мы и мимо места, где Сигурд Рагнарсон напал на Хрёрека. Ничего интересного. Море и скалы. И подход к берегу скверный. Сплошные отмели и зубья камней. И ни одного селения на несколько миль в округе, так что, если и были свидетели на суше, то отыскать их маловероятно. Будь события посвежее, я бы взял лодку и сплавал к берегу в поисках обломков, а заодно и признаков высадки. Может, и нашел бы что-то, но после зимы – вряд ли.

Словом, ничего сколько-нибудь важного не произошло, пока мы не добрались до Оденсе, святилища Одина на острове Фюн. Осенью мы нашли здесь отца Бернара. Здесь же были проданы и другие мои рабы, за исключением женщин-англичанок. И рабы, и свободные, которых сконцы сделали рабами. Таковы издержки здешнего социума. Ты – свободен, пока можешь это доказать. Берешь человека, надеваешь колодки, везешь туда, где никто не знает ни его, ни родственников, – и он уже вещь.

Тот же отец Бернар – тому пример. Хотя сейчас вряд ли кто-то усомнится в его независимом статусе. Одет он теперь как свободный человек. Более того, даже без доспехов в нем легко угадывается воин. И нож на поясе имеется. Лучше бы меч, но от меча монах категорически отказался. Зато тонзуру он больше не выбривает. И кажется, начал понимать: для обращения в истинную веру обращающий должен выглядеть авторитетно. Иначе его никто и слушать не будет.

По прибытии мы, то бишь я, Свартхёвди, Тьёдар и Грихар Короткий, сразу отправились к местному начальству.

Ярл Оденсе и окрестностей Мангхильд Круглая Голова принял нас радушно. Выразил радость, узнав, что я отыскал и отбил свою жену и что Свартхёвди заполучил в супруги дочь конунга. Откуда узнал, интересно? Поздравил нас и пригласил на ужин, намекнув, что совсем не прочь услышать знаменитую Песнь о Волке и Медведе из уст ее автора.

Тьёдар прям-таки расцвел и заверил: да хоть десять раз.

На этой оптимистической ноте я ловко перевел разговор на своих пропавших людишек. Мол, дал обет всех вернуть. И готов платить денежки за помощь. Ярл пообещал. И не обманул. Отыскал многих. Даже моего арендатора Пэра с женой. Я заплатил за них, как обещал, хотя по закону они считались свободными. Заплатил немного, чуть больше марки. Вот за их сына, Льота Рукавичку, молодого и сильного, пришлось бы выложить не меньше двух. И отдал бы с радостью, только Льота убили во время захвата усадьбы.

Увы, вернули не всех. Кого-то уже успели продать на сторону, а моего дивного зодчего Пэррика «повесили на древе» во славу Одина. Беда.

* * *

– Ха! – воскликнула эта сволочь, останавливаясь и глядя на меня в упор. – А я-то думал: ты сдох!

Мьёр-ярл собственной персоной.

И не боится, гадина. Хотя чего ему бояться? Мы – в гостях. Оружие у стенки. И приспешников у него наверняка побольше, чем у меня. Вот и за спиной – шестеро. Один другого нахальней.

– Жив, как видишь, – я изображаю мерзкую ухмылку. – Придется твоему племяннику еще немного подождать. Но не горюй. Никто не вечен. Когда я умру, он будет прислуживать мне с удвоенным старанием.

Свартхёвди гогочет. И поясняет жене:

– Ульф убил сына сестры этого ярла. Правую руку напрочь снес, да, Мьёр? Вместе с оружием. Так и подох. А теперь только в слуги и годится, если ввысь ушел. А то, может, прямо к Хель провалился! Га-га-га!

Лицо сконского ярла каменеет. А ты не хами, дорогой! Тем более, все до последнего слова – правда.

Ярл открывает рот, чтобы сказать что-то нехорошее, но взгляд его падает на татуированные лапы Медвежонка… И Мьёр проглатывает злобный ответ.