– Все в порядке, Патс? – Она хмурится.

Девушка делает шаг вперед. И теперь уже очевидно: что-то определенно не так.

– Я, Из и Лия, – говорит Патси. – Мы говорили…

Фиона ставит стакан на стол.

– Так, – осторожно говорит она.

– Я подумала об этом, когда снова смотрела то обращение. Ну, с которым выступили, когда Саша пропала. В котором просят связаться с полицией – понимаете, тех, кто ее видел.

Фиона ждет, затаив дыхание. Патси что-то вспомнила? Или Изабель?

– И там был журналист… он сказал, что была еще одна девушка, ее увезли в фургоне. – Щеки у Патси красные. – Мы собирались рассказать раньше, но…

– Но что? – говорит Фиона. Ей кажется, что воздуха не хватает. – Ты о чем, Патси?

Девушка опускает взгляд.

– Из говорит, что это не может быть он, поскольку у него не фургон… ну, другая машина…

Фиона вскакивает на ноги, хватает Патси за руки, принимается ее трясти.

– Что ты хочешь сказать? О ком ты говоришь?

* * *

Адам Фаули

6 апреля 2018 года

16:52

Рут Галлахер пьет черный кофе без сахара, и, похоже, разговоры она также предпочитает вести без подсластителей. Переходит прямо к делу, задавая неудобные вопросы и отвечая на них.

К тому времени, как мы заканчиваем разбор дела Пэрри, я уже становлюсь «Адамом», а она – «Рут», и я начинаю думать, что Харрисон разбирается в людях лучше, чем я полагал прежде.

– Как прошло совещание? – наконец спрашиваю я, когда Галлахер откладывает ручку и закрывает записную книжку. Желание спросить об этом свербило меня с самого начала, но я не хотел показаться параноиком.

– По-моему, сержант Гислингхэм разобрал все аспекты. Хотя я потом переговорила с ним и предложила провести реконструкцию – я имею в виду Сашу Блейк.

Другими словами, она предложила это наедине, чтобы не выставлять его в неблагоприятном виде в присутствии подчиненных. Эта женщина нравится мне все больше и больше, что, пожалуй, лучшее из того, что произошло сегодня. Правда, нельзя сказать, что конкуренция в этом вопросе была особенно острой.

– И Харрисон согласился раскошелиться?

Она хитро смотрит на меня.

– Скажем так: я намекнула, что он перед тобой в долгу.

Что, разумеется, совершенно справедливо.

– Попробовать имеет смысл, – продолжает Галлахер, – учитывая то, как мало отправных точек мы имеем. И это отвлечет внимание от пересмотра дела, что также неплохо.

Я тянусь за кофе, однако тут же останавливаюсь и смотрю ей в лицо, но не вижу никаких признаков насмешки. Ни во взгляде, ни в тоне также нет никаких скрытых намеков.

– Сержант Гислингхэм попробует организовать все завтра.

Я жду, что Галлахер повернется и уйдет, но она не двигается с места. Вместо этого улыбается. Улыбается и снова садится.

– Ну, а теперь, когда мы разобрались с этими проклятыми документами, я хочу узнать то, что в них не попало. Хочу узнать, что же произошло на самом деле.

И я ей рассказываю. Одну правду, и ничего кроме правды.

Вот только не всю целиком.

* * *

Когда Галлахер открывает входную дверь, вид у нее растерянный. В одной руке коробка разноцветных сахарных шариков для украшения торта, а в другой – кухонное полотенце. И щека, похоже, в муке.

– Извините, – говорит Сомер. – Мне сказали, что вы уже ушли домой, и я пробовала дозвониться, честное слово…

– Прошу прощения, – Галлахер смеется. – Мне пришлось уехать, чтобы забрать дочь. А затем та уговорила меня заняться выпечкой. Похоже, я забыла телефон наверху. – Она отступает в сторону. – Проходите!

Эрика колеблется.

– Послушайте, если я не вовремя…

Галлахер машет рукой, останавливая ее.

– Если б речь шла о каких-то пустяках, вы не пришли бы ко мне домой.

Кухня в дальнем конце. На решетке остывает противень с кексами, вторая партия все еще стоит в духовке. Воздух горячий и сладкий, пахнет шоколадом. За большим деревянным столом пристроилась девочка лет восьми, аккуратно украшающая кексы бледно-голубыми глазированными цветками, на лице у нее застыло сосредоточенное выражение. Где-то поблизости работает телевизор. Слышится рев футбольных трибун.

– Мой сын на таэквондо, – говорит Галлахер, вытирая руки о фартук. – А это футбольный хулиган – мой муж. – Она открывает холодильник и достает бутылку вина. – Вы за рулем?

Сомер молча кивает.

Галлахер наполняет маленький бокал и большой, маленький вручает Сомер.

– Итак, что у вас?

– Мне только что позвонила Фиона Блейк. Патси Уэбб ей кое-что сказала – то, что до этого она не говорила.

Галлахер поднимает брови.

– Вот как?

Эрика оглядывается на девочку и понижает голос.

– Один из учителей Саши проявлял к ней повышенный интерес. Его фамилия Скотт. Грэм Скотт.

– Элиза, – обращается к дочери Галлахер, – будь добра, отнеси кекс папе.

Девочка отрывается от работы.

– А можно и я возьму?

– Но только один, – Галлахер кивает.

Когда девочка уходит, она поворачивается к Сомер.

– Разве мы уже не говорили с учителями Саши?

Эрика морщится, затем качает головой.

– Со всеми, кроме этого Скотта. Сержанту Гислингхэму сказали, что он отпросился домой с головной болью.

Галлахер поднимает брови.

– Вот как? Очень кстати.

– Я только что разговаривала по телефону с директрисой. Судя по всему, такое с ним уже бывало. Так что, быть может, тут все чисто.

Галлахер заглядывает в духовку, проверяя кексы, после чего снова поворачивается к Сомер.

– Что именно сказала Патси?

– По ее словам, этот Скотт какое-то время пытался заставить Сашу обратить на него внимание, но девушки просто смеялись над ним. Подначивали Сашу, называли Скотта извращенцем – ну, вы знаете, как ведут себя девушки. Помимо всего прочего, они называли его Прыщавым Скотти.

Галлахер печально улыбается.

– Господи, как же я рада, что мне больше никогда не будет опять пятнадцать лет… Вы выяснили, Саша рассказывала кому-нибудь об этом?

– Только не своей матери и, похоже, никому из учителей.

– Что у нас есть на этого Скотта? Он ведь должен был проходить СОП[61], правильно?