министра генерал-лейтенанту Нуно Кадзусукэ, текущие траты объединения по статье «Секретные военные расходы» составляли уже более 40 000 иен, в то время как у Квантунской армии они не превышали 5000 иен в год. Спустя месяц Нуно проинформировал командующего армией о выделении ему еще 20 000 иен для «русских граждан и лиц других национальностей, поддерживающих особые отношения с Сахалинской экспедиционной армией»644. Однако после вывода японских войск из Северного Сахалина Генштаб фактически свернул там разведывательную деятельность, возложив сбор информации на дипломатические представительства.

Таким образом, деятельность органов военной разведки Японии с позиций Кореи и Сахалина в период интервенции носила вспомогательный характер и преследовала цель вести прояпонскую пропаганду среди местного населения, собирать информацию о краснопартизанских отрядах, их связях с правительством ДВР, а также о топографии, транспортной сети, мобилизационных возможностях, материальных ресурсах, промышленности, сельском хозяйстве Южно-Уссурийского края, Нижнего Приамурья и Северного Сахалина как потенциальных театров военных действий. Если Корейская армия в решении этих задач опиралась на ранее созданный агентурный аппарат из числа представителей японской и корейской дна-спор в нашей стране и приграничных районах Кореи и Китая, то Сахалинская армия была вынуждена приобретать агентурные позиции среди русского населения и регулярно забрасывать маршрутную агентуру из числа коренных обитателей Сахалина. В связи с выводом японского экспедиционного контингента из Приморья осенью 1922 г. оба объединения приступили к планомерному сбору разведывательной информации о группировке Красной армии и мероприятиях органов советской власти по укреплению обороноспособности дальневосточного региона. Корейская армия в целом успешно решала эти задачи вплоть до депортации 172 000 советских корейцев с Дальнего Востока в Среднюю Азию в конце 1937 г., в то время как Сахалинская экспедиционная армия после подписания в 1925 г. Пекинской конвенции о возобновлении дипломатических отношений между Москвой и Токио и о выводе японских войск с севера острова передала функции сбора разведывательной информации дипломатическим представительствам империи на Северном Сахалине и дислоцированной на острове Хоккайдо 7-й пехотной дивизии.

§ 2. От Стамбула до Вологды: крах Белой идеи (1917–1922)

Разведывательные органы Корейской, Квантунской, Сахалинской и Владивостокской армий являлись важным, но отнюдь не единственным компонентом агентурной сети Генерального штаба на советском направлении в годы Гражданской войны. Действия японского правительства по подготовке и осуществлению интервенции в 1917–1922 гг. обеспечивали легальные резидентуры в Советской России и соседних с ней странах, осевшие под прикрытием миссий при белых режимах и военных атташатов при посольствах.

К началу Октябрьской революции 1917 г. в России помимо военного атташе Исидзака Дзэндзиро и его помощника майора Хасимото Тораносукэ находились девять японских военных представителей в действующей армии – полковники Араки Садао, Коно Цунэкити, подполковник Фуруя Киёси, майор Токинори Хисаси, капитаны Судзуки Сигэясу, Такахаси Сутэдзиро, Куроки Синкэй, Обата Тосиро во главе с генерал-майором Такаянаги Ясутаро, три военных стажера, изучавшие русский язык и организацию военного дела, – капитаны Куваки Такаакира, Ямаваки Масатака и Ясуи Тодзи, а также инструкторы по артиллерийскому делу в Москве во главе с генерал-майором Миягава Ёсинари645.

В связи с циркулировавшими слухами о возможном переезде Временного правительства в Москву 19 сентября Исидзака обратился к Токио с просьбой одобрить расходы на отправку туда сотрудников военного атташата и всех военных стажеров вместе с остальным персоналом посольства, оставив в Петрограде полковника Араки Садао. Хотя правительство Керенского в итоге никуда не уехало, тем не менее 1 ноября в Москву с разрешения Токио прибыл сменивший Миягава на посту главы группы артиллерийских инструкторов подполковник Фуруя Киёси, который два дня спустя направил оттуда первую телеграмму с информацией о ситуации в городе646. Этот дальновидный шаг по организации московской резидентуры позволил японской разведке в дальнейшем получать жизненно важные для понимания событий в России сведения.

Падение Временного правительства стало в целом неприятным сюрпризом для японской разведки. На вторые сутки после Октябрьской революции – 9 ноября – Исидзака представил начальнику Генштаба свое мнение относительно причин происшедшего и необходимых ответных шагах японского правительства. Как полагал атташе, приход к власти большевиков был закономерным итогом развала промышленности и транспорта, нежелания населения и армии продолжать войну, нехватки политической воли у Временного правительства и отсутствия формальной поддержки Антантой прежних российских властей.

Хотя Исидзака не исключал подписания советским правительством сепаратного мира с Германией, он настойчиво рекомендовал воздержаться от любых действий по захвату российского Дальнего Востока или дестабилизации обстановки внутри нового государства, считая, что, «поскольку Россия или Германия не планируют с помощью русской армии или полутора миллионов австро-немецких военнопленных в российских лагерях захватывать Дальний Восток или Индию, Япония, даже если будет увещеваться Великобританией и США, должна придерживаться осмотрительной позиции по принципу „вступать в войну только ради защиты мира в странах Востока“ и не ввязываться беспричинно в боевые действия».

Тем не менее Исидзака предлагал принять превентивные меры на случай разрыва отношений с Советской Россией и отъезда японской дипмиссии в метрополию, полагая, что «параллельно с отзывом наших военных представителей из России и Румынии необходимо образовать с их участием разведывательные органы в Швеции и странах Западной Европы для обеспечения непрерывного ведения оттуда агентурной разведки против России»647.

К реализации этих идей военно-политическое руководство Японии приступило месяц спустя, когда очевидным для него фактом стали начавшиеся 3 декабря советско-германские переговоры о перемирии. Информация о них поступала по каналам военного атташе и посольства, которые не располагали агентурой в советском правительстве и были вынуждены ориентироваться на просачивавшиеся оттуда отрывочные сведения, о чем свидетельствовала телеграмма Исидзака от 4 декабря: «В настоящее время идут переговоры с австро-немецкой стороной. Хотя их результаты неизвестны, по слухам, Германия под предлогом отказа от репараций и уступок внесла в повестку выгодный для себя дополнительный пункт об освобождении от таможенных сборов»648.

На фоне возможного разрыва отношений Японии с Россией 7 декабря военное министерство потребовало от военного атташе доложить варианты эвакуации офицеров разведки. 16 декабря Исидзака изложил следующий план: он вместе с послом, генерал-майором Такаянаги, капитанами Судзуки, Куваки, Ясуи и Ямаваки выезжает в Швецию, военные представители в действующей армии и инструкторы артиллерийского дела – в Великобританию, а если обстановка не позволит этого сделать, через Сибирь возвращаются в метрополию649.

Одновременно в Токио была послана телеграмма Такаянаги о целесообразности создания на российском Дальнем Востоке «единой независимой области» и взятия ее под охрану японскими войсками ввиду наличия там опоры в лице «спасавшихся бегством бывших царских офицеров и представителей притесняемого среднего класса»650. Было очевидно, что после отказа Советской России продолжать воевать