9-го числа я поехал в Керчь, дабы видеть древности, открываемые там в древних гробницах скифов и греков, и того же числа, прибыв туда, остановился у градоначальника князя Херхеулидзе. В тот же день был я в музеуме весьма занимательном по древностям, в нем собранным, как на местах, где был греческий город Пантикапея, так и по тем вещам, которые открыты в древних могилах скифов, из коих однако лучшие отправлены в Петербург. Я осмотрел в тот же день весь город, который невелик, но красив, и по случаю, что ныне заперто Азовское море для приходящих судов, и что для предохранения южной России от чумной заразы перенесутся с оного карантины и таможенные линии в Керчь, возрастает приметным образом: ибо таганрогские купцы должны будут перенестись в Керчь, торговля же в Таганроге будет уже производиться на особых лодках, которые для сего будут и удобнее по причине мелководья устья реки Дона. Окрестности города Керчи гораздо красивее окрестностей Феодосии, и хотя нигде нет леса, но степи, окружающие город, производят траву, и окрестности сии усеяны сопками или буграми, заключающими древние гробницы; вид их напоминает самые отдаленные времена и занимает воображение воспоминанием о прошедшем. В городе я заходил смотреть древнюю греческую церковь, которую варвары выштукатурили и выбелили также и внутри, что лишает ее всей красоты ее. Я входил на гору, прилежащую к городу; на покатости оной была древняя Пантикапея; на вершине ее остались знаки какого-то памятника, по коему называют гору сию (без известной, впрочем, на то причины) престолом Митридата. Я тот же день съездил и к недавно открытым гробницам и входил в оные. Описания оных, как равно и рисунки найденных в них вещей, изданы в подробности, а потому и не стану их здесь описывать; работы же для открытия вновь древностей в могилах сих продолжаются, и казна на сие отпускает ежегодно 2000 рублей.

10-го числа я поехал в Эникальскую крепость, где нашел комендантом старого знакомого по Грузии, бригадного генерала Бергмана; крепость сия приводится ныне в исправность и содержится довольно хорошо[162]. На пути сем я осмотрел и карантин, который устроен весьма хорошо, просторно и чисто содержан.

На керченском рейде было до 30 судов купеческих; их бывает более 100 в иное время. Жизнь в городе сем должна быть приятна, а место градоначальника еще более, по обширным правам, которые он имеет; но я полагаю, что сия неограниченность прав градоначальников служит менее к пользе казны, как самих иностранцев, привлеченных в наши крымские приморские города, и преимущества сии, суммы, из государственной казны отпускаемые, без сомнения, служат к выгодам их на счет наших соотечественников, а безответственность – к злоупотреблениям градоначальников, если они к оным склонны.

11-го числа я возвратился в Феодосию, где нашел ожидаемые мною разрешения для раскомандирования отряда за исключением некоторых частей. Между прочим, я получил письмо от графа Орлова, коим он уведомляет о хорошем приеме, который сделает государь. Трудно усомниться, чтобы он не повредил мне несколько, представив египетское дело не в своем виде: он не был равнодушен к успехам моим в сношениях с Махмет-Али-пашой, не был равнодушен и к влиянию, которое я приобрел в Турции в народе и при дворе. Он поспешил в Царьград, дабы довершить кончающееся уже дело, и прибыл после конца оного, но не менее того хотел себе дать вид довершителя; но и в звании главнокомандующего ничего не делал, потому что он не умел ничего сделать, не занимаясь никогда службой и делами.

Ныне утешает он меня надеждой на хороший прием в Петербурге, когда я не могу ожидать другого, и когда государь мне, без сомнения, отдаст справедливость, узнавши обо всем подробно. Таковые поступки не знаменуют в нем того великодушия, которое я полагал, и той прямоты правил, которую в нем полагают. Я нахожу даже, что поступки его довольно необдуманны, ибо они не могут скрыться ни от кого, и всеобщая молва, верно, не будет в его пользу, а молчание с моей стороны нисколько не оправдает его в общем мнении. К тому же в письме своем граф Орлов, прося продолжения дружбы моей, изъявляет желание свое, дабы и впредь вместе служить. Я предвидел, что он пожелает иметь меня в звании начальника штаба, если получит какое-либо важное назначение; но я весьма далек от того, чтобы согласиться на звание, в коем я буду трудиться, а он пользу получать, и я без сомнения буду всегда уклоняться от подобной должности. Я нахожу графа Орлова весьма мало прозорливым, если он мог полагать, что я когда-либо прельщусь такими предложениями. Неизбежны козни с поступлением моим в сие новое звание. Премудрость состоит в том, чтобы отдалиться от оного и от пребывания в столице, где я еще более буду пользоваться преимуществами моего нового звания генерал-адъютанта.

Вчера же получил я письмо от Бутенева из Царьграда, коим он уведомляет меня, что уже высечена на камне моем надпись, которую султан приказал сделать, и что султан и все чиновники его часто вспоминают обо мне. Дервиш мой неутешен о моем отъезде. Иностранцы завидуют влиянию, нами в Царьграде приобретенному.

13-го возвратился губернатор Казначеев из Симферополя, где он столь долгое время пробыл, вероятно, дабы избежать присутствия нашего, которое не могло ему быть приятно после всех поводов, данных ему к неудовольствию за неправильные меры, им предпринятые для принятия и снабжения войск. Он, казалось, обхождением своим старался изгладить из памяти моей поступки свои. Ввечеру все офицеры штаба были приглашены к нему на музыкальный вечер, на коем играл на скрипке известный музыкант Герке, приехавший сюда с дочерью для пользования морскими ваннами.

15-го числа я получил от графа Воронцова на значение для отправления казачьей команды, и остаюсь здесь до получения еще некоторых разрешений, после коих отправлюсь к своему месту в Петербург. Третьего дня я ездил в немецкую колонию, находящуюся в пяти верстах отсюда и состоящую только из трех дворов; местоположение, где оная находится, довольно красиво и может назваться лучшим в окрестностях Феодосии.

19-го числа навестил меня, обратным проездом с Кавказских вод, бывший сослуживец мой в 1812 году, ныне тайный советник Перовский, управляющий Департаментом уделов. Спеша прибыть на южный берег Крыма, он у меня остался не более получаса времени.

21-го навестил меня прибывший сюда проездом с Кавказа помещик Сабуров, давнишний знакомый отца моего. Разговор его приятный, человек с образованием, здоровым рассудком и путешествующий с наблюдательностью. Он мне изобразил довольно бедственное состояние, в коем ныне находится Кавказская линия, и описания его, основанные на умеренности, знании дела и истинных доводах, заслуживают всякого внимания.

Я не получил еще разрешения, ожидаемого мною для отправления остальных войск, одной только инвалидной роты. Кажется, что забыли о необходимости снабдить меня распоряжением для направления оной, а также для отправления оставшихся здесь тяжестей; но всего более удивляет меня то, что третьего дня ночью получил я с нарочным отношение графа Воронцова, который просит меня доставить ему сведения об оставшихся здесь тяжестях, как будто бы он не получил всех донесений моих по сему предмету. Я заключаю по сему, что у него мало занимались делом сим, или что он не получил донесений моих, в коих сведения сии все подробно изложены; но, дабы не остаться здесь, я принимаю все меры, дабы отделаться от забот, мне не принадлежащих и могущих еще долгое время задержать меня здесь, по недостатку мер, принятых местным начальством, и не замедлю выездом своим отсюда, дабы и долгое пребывание мое здесь не было отнесено к нежеланию моему приехать в Петербург. В течение сих дней ничего не происходило замечательного, я продолжал занятия свои для скорейшего выезда отсюда, который назначил к 2-му числу сентября месяца. 27-го числа отправился отсюда в Киев адъютант мой Абрамович с моим обозом.