— На нее обижаться бесполезно, — вздохнул Кантор. — Нет, просто времени не хватает. Я Ольгу-то недели две не видел, куда тут по гостям ходить.

— А что ж такое? Я вроде не слышал, чтобы в вашей вялотекущей войне произошло какое-либо оживление.

— А оно вам и не нужно, что там у нас происходит. Экий вы любопытный, ваше величество. У вас и спросить-то ничего нельзя, сразу три вопроса в ответ… Если у вас все, давайте перейдем к моему делу. Может, это вас немного утешит.

— Хорошо, — согласился король. — Ты все-таки попроси Амарго. Вдруг заинтересуется. И мой намек ему передай. Рискованно, правда, но я все же надеюсь, что он предпочтет со мной встретиться, чем поступить со мной, как обычно поступают с людьми, знающими лишнее. А теперь давай свое дело. Я так понял, ты чем-то хотел меня порадовать?

— Да, если корона все еще заинтересована в той сделке, о которой говорил Флавиус.

— Да ты что! — обрадовался король. — Вы все-таки не договорились с Багги Дорсом? Или ухитрились как-то расторгнуть сделку?

— Да, с ними, пожалуй, расторгнешь… Просто Амарго на всякий случай сделал копии с чертежей, и у нас есть второй экземпляр. Поскольку даже до Пассионарио дошло, наконец, что кинут нас непременно, мне поручено договориться с вами.

— Меня это несказанно радует. А что, ваш Пассионарио какой-то туповатый, или как, что до него до последнего доходит?

— В некоторых вещах, — вздохнул Кантор. — Бард, что вы хотите…

— И с такими вот представлениями о жизни он сунулся в политику?

— Да он не сам сунулся, его сунули. Вы же слышали, он прекрасный оратор и все такое… Он так наладил нам пропаганду, что у нас в последние годы никаких проблем с последователями, хватает на все. Да и финансовых проблем не наблюдается, хотя нас никто не финансирует… Или я ошибаюсь?

— Что ты на меня хитро поглядываешь? — усмехнулся король. — Не ошибаешься. Я вас не финансирую, хотя ваше правительство на каждом углу об этом заявляет. И вообще никого не финансирую, хотя ко мне регулярно приходят с протянутой рукой представители всех восьми партий оппозиции. Меня бы самого кто профинансировал, спасибо бы сказал.

— Что, казначей до сих пор держится? — хихикнул Кантор.

— Нет, казначей как раз оказался очень пугливым господином, совершенно неспособным переносить боль. Он продержался ровно четыре минуты. Так что шесть миллионов мы достали и дыры в бюджете заткнули. Но прибыль пойдет не раньше следующего года, а у меня масса разнообразных идей, на которые нужны все те же деньги… И идеи все какие-то глобальные, в миллион ни одна не укладывается… Но мы отвлеклись. Каковы ваши условия?

— Сто винтовок через три луны, и еще сто — до начала зимы. Плюс по три дюжины патронов к каждой. А в дальнейшем будем их у вас закупать.

— Через три луны — это реально? — уточнил король. — Я же не специалист, вдруг пообещаю, а их так быстро не сделают. Я ведь так понимаю, что все это предоставляется мне под честное слово? И как я буду выглядеть, если я пообещаю, а мои оружейники не уложатся в сроки? Давай по срокам договоримся отдельно. А насчет всего остального вот тебе мое честное слово, что две сотни винтовок и по три дюжины патронов к каждой будут готовы по возможности в указанные сроки. А в случае задержки можно будет согласовать компенсацию.

— Про компенсацию я у Амарго спрошу, — кивнул Кантор. — Чертежи у меня в кармане куртки, куртка у Ольги. Заберете, когда будете возвращать меня назад. А теперь можно и выпить… если ваше предложение еще действительно.

Король засмеялся и достал из сейфа бутылку. Вот чего он на сейф кивал, развеселился Кантор. Заначку его величество там хранит.

— Что хихикаешь? — поинтересовался король. — Еще спроси, почему я ее в сейфе храню, как Мафей давеча спрашивал.

— Не спрошу, — засмеялся Кантор. — Догадываюсь. Я сам в свое время хранил бутылку в чемоданчике с нотами.

— А сейчас где хранишь?

— А сейчас я их не храню, — Кантор вздохнул и исследовал этикетку на бутылке. — Сейчас они у меня исчезают, едва появившись. Хороший коньяк у вас, сто лет такого не пробовал…

— Ну, так король я или хрен собачий? — усмехнулся его величество. — Мало того, что обо мне анекдоты рассказывают, так не хватало, чтобы у меня еще и коньяк был плохой.

— Не прибедняйтесь, — возразил Кантор. — Анекдоты о вас рассказывают только потому, что вы сами это позволяете. Если бы вас боялись как следует, не рассказывали бы.

Король поставил бутылку и посмотрел на Кантора, как Стелла на извлеченный из пациента наконечник стрелы. С неодобрительным интересом.

— Ты меня иногда просто удивляешь, — сказал он. — Ваш президент позволяет про себя анекдоты рассказывать?

— Смеетесь? Десять лет без права контактов с внешним миром.

— И как? Расскажешь мне анекдот о нем, если я попрошу?

— Запросто, — засмеялся Кантор. — Я понял, о чем вы. Но я-то другое дело. А законопослушные граждане себе такого не позволяют.

— Можешь мне поверить, позволяют и не такое. Когда никто не слышит. Так что, народу рот не заткнешь, как ни старайся. Все равно будут смеяться. И пусть. Знаешь, я предпочитаю, чтобы меня недооценивали, чем наоборот. Это удобнее, когда противник считает тебя лопухом и не особенно боится. Тогда он расслабляется и, получив по морде, еще долго не может понять, что случилось. Как вот, к примеру, мои министры, которые ни разу не видели меня в гневе, а когда увидели, все в тот же день слегли. От потрясения.

— Согласен, — невесело усмехнулся Кантор. — Я сам чуть не слег.

Король немедленно смутился и как-то неловко сказал:

— Ну что ты, я тогда вовсе не разгневался. Не понимаю, что тебя так потрясло? Ведь что-то тебя выбило из колеи еще до того, как я… сказал. Могу я полюбопытствовать что именно? Все-таки, дело прошлое…

— Так вам интересно на будущее? — Не смог сдержать сарказм Кантор. — Чтобы точно знать, чем меня можно выбить из колеи?

— Да я и так достаточно о тебе знаю, просто любопытно.

Кантор достал из кармана сигару и занялся ею, чтобы как-то скрыть свои колебания. Потом любопытство победило, и он все-таки спросил:

— Ваше величество, а ваш Жак вас не боится?

— Жак? — приподнял брови король. — Почему?

— Ну, он же у вас всего боится.

— Он боится вполне конкретных вещей… и людей. С чего бы ему бояться меня? Я ему ничего такого не сделал, чтобы меня бояться. Обижается он на меня иногда, это бывает… как, впрочем, и наоборот. Но я никогда не замечал за ним страха. Напротив, он позволяет себе вести себя со мной так вольно, как никто другой. Почему у тебя вдруг возникла такая мысль?

— Да так… видимо, мне показалось.

— Что тебе показалось? Что Жак меня боится? Или… что он должен бы меня бояться? Почему?