Неудивительно, что это происходило. С западной стороны трущобы почти вплотную граничили с морем. Единственное, что разделяло их, это узкая дорога из камней, глины и кирпичей, которая уже растрескивалась от времени и разваливалась на части, но люди все еще продолжали по ней ходить. Один из ее отрезков был постоянно затоплен. Тут же, с другой стороны, уже шли задние части трущобных построек. Во время отлива, дорожка возвышалась над водой где-то на четыре-пять футов, а во время приливов ее высота сокращалось вдвое. За три месяца муссонов дорога, которая также выполняла функцию дамбы, полностью уходила под воду и те дома, что находились с ней рядом, постоянно затапливало. Когда дожди лили слишком сильно, все комнаты в трущобах были как минимум подтоплены, и полиция с пожарными эвакуировала жителей. Дом Милли и Бинея был с восточной стороны, рядом с городской набережной, поэтому их не особо беспокоили ежегодные наводнения, но если дожди были сильными, то тогда уже и им приходилось несладко.

Сбоку от каждой дорожки были сделаны стоки, по одному или по два, и в них выливали различные отбросы или выбрасывали бытовые отходы. Во время муссонов стоки заполнялись до краев водой и превращали дороги в грязное месиво из сточных вод. Получившаяся жидкость молочного цвета, в которой плавали небольшие островки отходов, напоминала густую кровь, бегущую по венам неизвестного животного. Вода прибывала, и эти потоки грязи заливали пол даже в тех жилищах, которые находились уровнем выше. Такое положение дел не устраивало жителей, и они проявили природную находчивость, похожую на ту, что подсказывает им добавлять специи к блюду. Кто-то додумался оградить себя от воды мешками с цементом, разложив у входной двери. Основная мысль была не в том, чтобы цемент, как губка, впитывал влагу и не давал ей вытекать, высушивая пространство, а в том, чтобы вода не проникла внутрь комнат через щели в двери. Мешков с цементом было недостаточно, чтобы впитать весь объем воды, что скапливалась на дорогах во время муссонных дождей. Они хорошо и быстро впитывали влагу и лежали на протяжении всего сезона ливней и даже иногда оставались лежать так круглый год, словно дельфины, греющие свои серые спины на солнце. Через три-четыре месяца после окончания сезона муссонов мешки затвердевали и превращались в огромные валуны. Мешков было так много, что, лежа на земле в ряд, они образовывали будто нитку бус, не законченных любителем рукоделия, которые навсегда остались валяться где-нибудь внутри шкатулки. Некоторые считали, что песок бы лучше подошел для этих целей, и советовали всем использовать его вместо цемента. Но они, видимо, не понимали, что песок хоть и намокает, но не удерживает влагу.

Туалеты были общими. Всего было девять кабинок, которые стояли поодаль друг от друга: пять мужских и четыре женских. Предназначены они были где-то для тысячи двухсот человек и находились в северной части трущоб, граничащей с черными прибрежными камнями. Женские туалеты были построены из кирпича и закрывались на ржавые металлические двери, которые нужно было привязывать веревкой к скрученному в кольцо железному гвоздю, прибитому к стене. Для изготовления крыши самым привычным материалом в трущобах были не кирпичи или бетон, а нечто из досок, стеблей бамбука, пластика и проволоки. Черные листы пластика делали крышу водонепроницаемой. Ни в одной кабинке не было ни окна, ни вентиляции – только дырка в стене размером с почтовую открытку. Так как к ним не было проведено электричество, эти дырки служили днем источником света, однако это не сильно помогало, и некоторые женщины шутили, что в такой темноте и не поймешь, что перед тобой: притаившаяся крыса или не спущенное дерьмо. Последний вариант был крайне характерным, поскольку туалеты (собственно, как и все трущобы) не были подсоединены к водопроводу. В ход шли кружки, канистры или бутылки с водой, которые большинство приносило с собой не для того, чтобы смыть испражнения, а чтобы помыться.

В джопри не было водопровода, и его жители частенько полушутя говорили, что ценят воду больше золота: сосед Милли и Бинея заявлял, что самым большим достижением его сына должен стать дом с круглосуточным доступом к воде. «Водопровод важнее бриллиантов», – говорил он. В его желании была своя логика. В каждом доме была целая орда контейнеров различных размеров и форм: банки, ведра, бочки, канистры, кувшины, пустые пластиковые бутылки различного литража, – все они занимали значительную площадь в и без того тесных комнатах. Оставлять воду на улице было опасно – кража воды не была редкостью. В разных частях города муниципалитет по фиксированным часам открывал специальные краны с чистой водой. Жителям трущоб приходилось стоять в очереди, чтобы набрать себе воды и отнести домой. Если кто-то не успевал прийти в это время, то у него не было воды все последующие двадцать четыре часа. Очередь к одному из кранов была очень длинной, и в ней царили напряжение и злоба: это был единственный кран, который близко располагался к трущобам. Воду подавали только в строго определенные часы, поэтому крайне важно было находиться в этом месте вовремя и занять хорошее место в очереди, иначе могло получиться так, что кран закроют до того, как ты до него дойдешь. В результате, количество контейнеров строго контролировалось, причем не со стороны властей, а самими жителями.

Милли всегда была ответственной за воду – еще в деревне, будучи ребенком, она бегала за ней. Вот и в Бандре это стало ее обязанностью не потому, что это была женская или детская работа, а из-за того, что по вечерам она была свободна, в то время как Биней, наоборот, работал в эти часы в ресторане. Милли работала уже в двух местах, оба были неподалеку. Вторая работа начиналась с девяти утра до полудня, что было очень удобно, так как оставшееся время Милли была свободна.

Вода им доставалась бесплатно, а вот электричество нет, и вовсе не потому, что им регулярно приходили счета за электроэнергию. Дело в том, что в трущобах электричество было проведено незаконно – оно существовало только благодаря подсоединению к линиям электропередач. Все жители скидывались на то, чтобы глава трущоб ежемесячно платил человеку, который подключал их к общей линии. В случае джопри, где жила Милли, мужчина, ворующий электричество, еще и владел несколькими комнатами, которые он сдавал в аренду. Милли и Биней платили за свое жилье по три тысячи рупий в месяц и дополнительно за кабельное телевидение и электричество.

Помимо телевизора, который стоял на деревянном сундуке, в их комнате десять на четырнадцать футов были кровать, вереница контейнеров для воды, печь на одну конфорку, работающая от газового баллона, и дешевый металлический альмирах, закрывающийся на ключ. Из посуды у них было две тарелки, кастрюля и тава[131], которую хранили на полу рядом с печью. Для удобства в процессе готовки Милли сидела на чаупай. Также они прибили друг напротив друга два гвоздя и привязали к ним веревку, чтобы сушить на ней вещи. Под потолком висела лампочка без абажура. К стене рядом с телевизором было прикреплено заламинированное изображение Христа: над его головой виднелся нимб с расходящимися в разные стороны лучами, он сам был в белом облачении, которое расходилось на груди, обнажая его священное красное сердце, а пряди каштановых волос спадали на плечи. Он чем-то напоминал Салман Хана[132]. Милли купила этот портрет рядом с церковью Святой Марии у одного из продавцов, который торговал не только свечами в форме ладоней, ног и рук, которые выглядели как залитые воском ампутированные конечности, но и другими религиозными предметами: книгами с молитвами, постерами, картинками, спичками, ладаном, обычными свечами, маслом и святой водой.