Если бы только рядом был слушатель, какие байки он смог бы поведать, какие стоны простонать. Жалобы влюбленного на свою любовь или что-то в этом духе. Есть из чего выбрать.

Потому что в воспоминаниях он приблизился к кульминации, к той части трагедии, где значится ремарка: Входит Орикс. Роковой момент. Но какой из них роковой? Входит Орикс, маленькая девочка с педофильского порносайта, в волосах цветы, на подбородке взбитые сливки; или Входит Орикс, девочка-подросток из новостей, которую вызволили из гаража старого извращенца; или Входит Орикс, обнаженная менторша, в закрытом святилище Детей Коростеля; или Входит Орикс, на голове полотенце, только что из душа; или Входит Орикс, в сером брючном костюме и туфлях на каблуке, в руке портфель, воплощенная профи по продажам из Компаунда? Какой момент роковой и как можно быть уверенным, что некая тема соединяет первый эпизод с последним. Была ли одна Орикс, или имя ей Легион?

Любой момент подойдет, думает Снежный человек, и дождь течет по его лицу. Все они есть, ибо все они сейчас со мной.

О Джимми, это так позитивно. Я так счастлива, что ты это понимаешь. Парадиз потерян, но ведь «Парадиск» в тебе, и в нем куда лучше. А потом серебристый смех, прямо над ухом.

Джимми не сразу узнал Орикс, хотя наверняка видел ее в тот первый вечер, когда смотрел в одностороннее зеркало. На ней, как и на Детях Коростеля, не было одежды, она была прекрасна, как они, и издалека почти не выделялась. Темные волосы распущены, она стояла к нему спиной, ее окружали другие; просто элемент картины.

Несколько дней спустя, когда Коростель показывал ему, как работать с мониторами, передающими изображение с камер, спрятанных в листве, Джимми разглядел ее лицо. Она повернулась к камере, и он снова увидел его, этот взгляд, что пронизывал его и видел таким, какой он есть на самом деле. Только глаза у нее стали другие — зеленые и светящиеся, как у Детей Коростеля.

Глядя в эти глаза, Джимми пережил момент чистого блаженства, чистого ужаса: она перестала быть изображением — просто портретом, что хранился в тайне и темноте, распечаткой, которую Джимми прятал между матрасом и третьей доской новой кровати в новой квартире Компаунда «Омоложизнь». Она вдруг стала настоящей, объемной. Он думал, она ему приснилась. Как может человек попасться вот так, в один миг, на один взгляд, на поднятую бровь, на изгиб руки? Он попался.

— А это кто? — спросил он Коростеля. У нее на руках сидел молодой скунот, она протягивала его Детям Коростеля, и те нежно гладили зверька. — Она ведь не одна из них. Что она там делает?

— Она их учит, — сказал Коростель. — Нам нужен был посредник, который смог бы с ними общаться на их уровне. Простые концепции и никакой метафизики.

— А чему она их учит? — безразлично спросил Джимми: нельзя показывать Коростелю, что заинтересовался любой женщиной, — Коростель непременно засмеет.

— Ботанике и зоологии, — улыбнулся Коростель. — Другими словами, объясняет им, что нельзя есть и что может укусить. И чему не надо делать больно, — прибавил он.

— А почему она голая?

— Они никогда не видели одежды. Одежда их только смутит.

Уроки Орикс были коротки: не больше одного факта за один раз, оптимальный вариант, объяснил Коростель. Модели «Парадиска» не были глупы, просто начинали, по сути, с нуля, им требовались повторения. Кто-нибудь из персонала, специалист в той или иной области, рассказывал Орикс все, что касалось сегодняшней темы, — листьев, насекомых, млекопитающих или рептилий. Потом она опрыскивала себя химическим составом с цитрусовыми производными, чтобы отбить запах женских феромонов — иначе могли возникнуть проблемы, потому что мужчины почувствовали бы ее запах и решили, что ей пора спариваться. Подготовившись, она проскальзывала внутрь через секретную дверь в чаще деревьев. Таким образом она появлялась в мире Детей Коростеля и исчезала, не вызывая лишних вопросов.

— Они ей доверяют, — сказал Коростель. — Она замечательно с ними ладит.

У Джимми заныло сердце. Коростель влюбился, впервые в жизни. Дело не в том, что он похвалил Орикс, хотя похвалы от него не дождешься. Дело в его тоне.

— Где ты ее откопал? — спросил Джимми.

— Я ее давно знаю. Еще с аспирантуры в Уотсон-Крике.

— Она там училась? Если да, то чему?

— Не совсем, — сказал Коростель. — Я ее нашел через Студенческую службу.

— Ты был студентом, а она службой? — спросил Джимми, стараясь говорить повеселее.

— Именно. Я сказал им, что мне нужно, — там можно заказывать конкретно, можно фотографию показать или видеозапись, а они стараются найти подходящее. Мне нужно было что-то похожее на — помнишь то шоу в Сети?

— Какое из?

— Я давал тебе распечатку. С «ПолногоГоляка» — ты должен помнить.

— Не-а, — сказал Джимми.

— Шоу, которое мы смотрели, помнишь?

— Что-то такое смутно припоминаю, — сказал Джимми.

— Я использовал эту девочку для гейта в «Архаитоне», вспоминай.

— А, ну да, — сказал Джимми. — Каждому свое, как говорится. Тебе нужна была секс-феечка?

— Когда они ее ко мне прислали, она уже была совершеннолетняя.

— Ну, ясное дело.

— А потом я сам назначал ей свидания. В принципе это не поощрялось, но мы все время от времени нарушаем правила.

— Правила нужны, чтобы их нарушать, — сказал Джимми. С каждой минутой ему становилось все хуже.

— А потом, когда я приехал сюда, я предложил ей официальную должность. Она с радостью согласилась. Во-первых, здесь ей платят в три раза больше, чем там, плюс бонусы, разумеется, а во-вторых, она сказала, что эта работа ее очень интересует. Должен сказать, она преданный сотрудник. — Коростель самодовольно улыбнулся, почти незаметная улыбочка вожака стаи. Джимми захотелось дать ему в морду.

— Отлично, — сказал он. Его будто резали тупым ножом. Найти и сразу потерять. Коростель — его лучший друг. Уточнение: его единственный друг. Джимми не может и прикоснуться к ней. Ведь не может?

Они ждали, пока Орикс выйдет из душа, где она смывала с себя защитный спрей и, прибавил Коростель, снимала зеленые контактные линзы: Детей Коростеля могли смутить ее карие глаза. Наконец она появилась, влажные темные волосы заплетены в косу; их с Джимми представили друг другу, и она своей маленькой ладошкой пожала ему руку. (Я ее коснулся, подумал Джимми, как десятилетний. Я по правде ее коснулся.)

Теперь она была одета, в стандартной лабораторной форме, куртка и брюки. На ней все это смотрелось как пижама. На кармане табличка с именем: «АНТИЛОПА БЕЙЗА (ОРИКС)». Она выбрала это имя из списка, который дал ей Коростель. Ей понравилось, что она будет называться в честь маленького восточноафриканского травоядного; правда, она расстроилась, когда ей сказали, что это животное давным-давно вымерло. Коростелю пришлось объяснять, что в «Парадиске» так принято.