— Понял.

В этот момент Ротко поднял голову и безумными глазами уставился на них.

— Что он сказал? — спросил Дир.

— Вроде бы… Ого! Улица Толстых Прях! — вспомнил Хелье. — Годрик, а Годрик. Ты ведь именно Улицу Толстых Прях имеешь в виду?

— Stout Spinners, yes, my lord.[57]

— Маленького роста хорла с Улицы Толстых Прях видела убийство. Дир, ты понимаешь?

— Будто совершенно точно известно, — сказал Годрик по-славянски, и Дир уставился на него, — что это именно то убийство, о котором… О! На каком языке я болтаю сейчас?

— По-славянски, — заверил его Хелье.

— Ну! А придержатель кошелька моего усвоил слова мои? Уфф! Как легко на душе стало!

— Повтори, — попросил Хелье.

— Что именно?

— То, что ты сейчас сказал.

— Как легко на душе стало.

— До этого. Про то, что совершенно точно известно.

— А! Будто совершенно точно известно, что это то самое…

— Совершенно точно, — Хелье кивнул. — Не думаю, что именно в той части города убили за это время кого-то еще. Все-таки это не Черешенный Бугор.

— Да, — согласился Годрик. — Ты скорее всего прав. Уфф! Как легко дышится. Что вы тут едите? Я два дня навигировал по поселению, как в тумане Скотланда. Память моя отказывается удержать все, что было со мною. Пустота желудка моего требует немедленных действий.

Он позаглядывал в плошки и крынки, ничего не нашел, и ужасно расстроился.

— Не понимаю, — сказал Дир, следя за немедленными действиями.

— Но ты согласен с планом? — спросил Хелье.

— Каким планом? — откликнулся Дир.

— Мне нужна одежда. Ты запомнил, какая именно?

— Как у болярских сынков.

— Да. И накладная борода.

— Да.

— Можно было бы послать Годрика, но…

— Нет, — возразил Годрик. — Годрика послать нельзя. Члены Годрика истомой исполнены, Годрику нужен покой, Годрик не двенадцатижильный.

— Я бы сходил, — предложил вдруг Ротко.

— Нет уж, — Дир поднялся. — Ты поспи лучше. Вместе с Годриком. Морока от вас. А я пойду на торг. Денег две гривны всего, но на тряпки должно хватить.

— Я знаю эту… — сказал Ротко. — Маленькую, с Улицы Толстых Прях. Не совсем с этой улицы. С перпендикулярной. Она там каждый день промышляет. Во всяком случае, она мне так сказала.

Хелье подскочил к нему.

— Ты ее видел?

— Я с ней говорил.

— То есть, она на самом деле существует.

— Да. Совсем дитя еще. Вообще-то нет, взрослая, но выглядит как ребенок. Ужасный город — Новгород. Заставляют детей заниматься развратом за деньги. Правда, в Риме тоже заставляют. И в Константинополе. Но все-таки. И не на улице.

— Ты можешь сказать точно, где ты ее встретил?

— Могу. Посплю только немного.

— Поспи. — Хелье победно посмотрел на Дира. — Дело налаживается, — сообщил он. — Выход есть. Я знал… нет, я надеялся, что выход будет. И вот он, выход.

За дверью раздалось протяжное мычание. Хелье, нахмурившись, подошел к двери и выглянул. У самого крыльца рыбацкого домика стояла корова и укоризненно на него смотрела.

— Так, — сказал ей Хелье. — Тебе чего?

Корова продолжала укоризненно смотреть. Выглянул Дир.

— Заплутала, бедная, — догадался он. — Зря ты сюда пришла. Годрик тебя сейчас съест, всю.

Выглянул Годрик.

— О! Какие гости к нам.

— Чего ей здесь надо? — спросил Хелье. — Заплутала, что ли?

— Заплутала, — подтвердил Годрик. — И тяжело ей. Хочет, чтобы ее подоили. Сейчас я ее подою. Где-то тут крынка была вместительная.

— Интересно, — сказал Дир.

— Дир, ты ж вроде собирался на торг, — недовольно заметил Хелье. — Ты что, никогда не видел, как коров доят? Иди на торг. Некогда.

— Я…

— На торг иди. И возвращайся быстро. Чем скорее, тем лучше. Кстати, заодно купи чего-нибудь поесть по пути, а то мы действительно корову эту съедим.

Годрик выскочил на крыльцо и приблизился к корове.

— Так, — сказал он, приседая. — Ого. Долго тебя не доили.

Дир прицепил сверд, накинул сленгкаппу, сказал, «Ну, я пошел тогда» — и вышел.

Ко времени прибытия Дира торг оживился, наполнился народом, заговорил, задвигался. Сперва Дир отправился в скоморошенную лавку и там купил накладную бороду. Взяли с него полгривны. Он не возмутился, хотя и прикинул, что это очень дорого, а скоморохи, вроде бы, люди не слишком богатые. У Готского Двора, в лавке, торгующей самыми изящными фасонами, в том числе киевскими, Дир понял, что денег ему не хватит. Он и сам любил приодеться и покрасоваться перед народом в щегольских сапогах или эффектной расцветки сленгкаппе, но, попросив показать ему то, что пользовалось наибольшим спросом у богатой новгородской молодежи и справившись о ценах, впал он в уныние. Одни порты с узорами по бокам, о которых Хелье забыл упомянуть, но которые считались неотъемлемым атрибутом молодежного костюма, стоили две гривны! Сапоги с нарочито просторными, чрезмерно широкими голенищами — две гривны! Сленгкаппа с разрезами — три гривны. Шапка — не шапка, а один околыш — шесть гривен! Полгривны за какую-то специальную обмотку поверх гашника, с драконами. Пряжка для сленгкаппы — полгривны. Итого — четырнадцать гривен!

Дир не стал даже торговаться — глупо. Ну, собьешь гривны две-три, а смысл какой? Освободил их Ярослав от дани, видите ли… а они вон чего себе покупают… за такие деньги…

Понурый, Дир походил по торгу, зашел в другую лавку, торговавшую обычной одеждой, где полный набор можно было купить за четверть гривны, осмотрел этот набор и затосковал. Действительно, одежда в Готском Дворе была совсем другого покроя.

Выпив кружку свира, он понаблюдал за представлением скоморохов, которое не показалось ему смешным. Хелье расстроится. Может, купить обычную одежку, а потом пусть Годрик что-нибудь придумает, переделает? Нет, не выйдет. Все-таки Святополк мог бы и больше денег выдать на путешествие. Я, правда, поиздержался на пиру у Второго Волока, но не подобает ведь киевскому военачальнику пить, есть и угощать меньше, чем какому-то там купцу Кундере! Тот всех кормил, поил — ну и я тоже. Так надо.

В одном из увеселительных заграждений демонстрировалось искусство кулачного боя. Гвоздем программы состоял огромного роста и небывало мощного телосложения псковитянин, учившийся в свое время искусству своему у греков. Еще несколько бойцов, тоже кряжистых, показывали публике разное — пробивали насквозь доски, упражнялись друг с другом. Наличествовал хозяин представления, предшественник будущих импресарио, зычным голосом зазывающий публику. Одним из самых эффектных номеров было предложение любому желающему испытать свои силы, сразившись с любым из его воспитанников. Желающий делал ставку — в пропорции один к десяти! Любому поставившему гривну обещалось в случае победы десять гривен. Только что проигравший бой понурый крепкий варанг покидал поле. Гвоздь программы вышел в центр заграждения, голый до пояса, поигрывая огромными мускулами, и надменно оглядел толпу.