После этого такой лист можно было положить в маленькую коробку и хранить в книжном шкафу. Полный набор таких листов выглядит как ряд стоящих на полке книг; его можно увидеть в библиотеке замка Визий возле Гренобля. Сложенные листы можно было также брать с собой в дорогу. Виктор Гюго, рассказывая о своей поездке в Рейнланд в 1839 году, с гордостью упоминает о своих переносных листах Кассини: «Я сел в дилижанс, ходивший до Суасона. Он был совершенно пуст, но, между нами говоря, это меня не огорчило: я смог разложить на сиденье купе свои листы карты Кассини».

В воображении поэта карта сама уже была сияющим ландшафтом. Без листов Кассини в рассказе Гюго могло бы не быть некоторых живописных деталей. Например, на листе, где показан Суасон, он прочел название крошечной деревушки Ла-Фоли. На этом же листе он увидел ленту стального цвета – реку Эну и кучку прилипших одно к другому маленьких пятен красной краски – Суасон, похожий здесь на головку экзотического цветка. Когда он писал в гостинице при свече свой дневник, пейзаж, который он видел в тусклом свете сумерек, встал с карты, словно видение: «Когда я подъезжал к Суасону, стало темнеть. Ночь уже раскрывала свою полную дыма ладонь над той чарующей долиной, в которую дорога ныряет после деревушки Ла-Фоли… Но и через туман, нависавший над сельской местностью, можно было рассмотреть скопление стен, крыш и построек – Суасон, наполовину вставленный в стальной полумесяц Эны, словно пучок травы, который сейчас будет срезан серпом».

Геометры Кассини завершили эпоху первопроходцев в исследовании Франции и помогли начаться эпохе массовых открытий. Героиня романа Жорж Санд «Нанон» во время своего бегства видит в одном доме в Лиможе карту Кассини и запоминает ее наизусть, перед тем как рискует углубиться в дикий пустынный край Бранд. Теперь путешественники так же, как она, могли идти по стране напрямик, более или менее зная, куда идут. Пробелы и ошибки стали толчком к созданию новых карт, и к середине XIX века появились признаки того, что составление карт начало превращаться в манию. Популярные журналы публиковали советы, как нанести на карту свой маленький угол страны. Жители Франции начали перенимать английский обычай гулять по сельской местности и с удовольствием терять дорогу среди живых изгородей.

Колокольни деревенских церквей больше не были всего лишь столбами-тотемами крошечных краев – «пеи». Они стали точками в сети координат, нити которой тянулись за горизонт. Колокольня стала знаком более прочной связи между ландшафтом и разумом человека. Колокольня городка Илье, который расположен на равнине юго-западнее Шартра, служила точкой для триангуляции в начале 1750-х годов, а позже Марсель Пруст в своих сочинениях поместил ее в городе Комбре[37]. Триангуляция провела по стране новые линии и проложила путь для новых исследований.

«На повороте дороги я вдруг испытал то особенное наслаждение, которое не похоже ни на одно другое удовольствие, когда увидел две колокольни Мартенвиля, зажженные заходящим солнцем и, казалось, двигавшиеся от движения нашей кареты и от изгибов и поворотов дороги, а потом колокольню Вьевика, которая была отделена от двух других холмом и долиной, стояла на большей высоте и находилась дальше, но казалась стоящей рядом с ними.

Замечая и запоминая форму их шпилей, перемещение их силуэтов и то, как солнце освещало их поверхности, я чувствовал, что оставляю часть своего впечатления неисследованной и что между мной и этим светом что-то стояло. Казалось, колокольни содержали это «что-то» в себе, но скрывали его».

В отличие от этих топографических путешествий, окрашенных эмоциями, великие научные экспедиции, которые были проведены после экспедиций Кассини и Деламбра, известны лишь по своим результатам: карты распространения разных видов сельского хозяйства в различных краях-«пеи» Франции, собрания народных песен и племенного фольклора и каталоги этнических типов.

Швейцарский ботаник Пирам де Кандоль шесть лет (1806 – 1812) изучал флору Франции и обнаружил сотни растений, которые до этого были неизвестны во Франции, и еще сотни таких, которые не были известны нигде в мире. Шарль де Туртулон и лангедокский поэт Октавьен Бренгье прошли, кружа и петляя по стране, тысячу миль, чтобы провести на карте черту длиной 150 миль – линию раздела между языками «ок» и языками «оль» – от маленькой деревни возле города Сулак на Атлантическом побережье Франции до окрестностей города Гере, стоящего на дороге, по которой знакомые нам каменщики шли в Париж.

После продолжавшейся семьдесят лет экспедиции, которую организовал Кассини, была еще одна – самая большая по масштабу, но не по результатам. В 1818 году военные геодезисты начали работу над новой картой Франции. Она получила название Carte de l’état-major (Штабная карта) и соответствовала британской карте Картографического управления, работа над которой была начата в 1791 году. В работе над французской Штабной картой участвовали одновременно семьдесят пять офицеров и, кроме них, целая маленькая армия чертежников, граверов, а затем и фотографов. Первый лист (Париж) появился в 1821 году, а последний (Корте на севере Корсики) в 1880 году, когда первые листы уже устарели. Армейские офицеры работали группами и немного в более космополитическом мире, чем первопроходцы Кассини, но, поскольку многие из офицеров никогда не собирались заниматься картографией, их труд все же можно назвать героическим. Они стойко терпели жару в Ландах, где не было деревьев, пробирались в тумане по песчаным холмам, которые каждый месяц меняли место, во временном лагере на промерзших горах ждали, пока небо освободится от облаков; болели дизентерией или лихорадкой и много месяцев подряд выполняли измерения, зная, что они могут оказаться неточными. Не все эти исследователи смогли с удовлетворением увидеть результаты своей работы.

Одна из экспедиций, если бы о ней сохранилось достаточно информации, особенно заслуживала того, чтобы о ней написали книгу. Она была описана подходящим для такого случая эпическим слогом в 1843 году, через восемь лет после завершения работ в поле.

«Все время на ногах, шагая по стране в любую погоду, уязвимые для всех возможных несчастий, они шли по извилистому следу капризного подземного слоя и не могли, как обычные туристы, выбирать тот путь, где есть жилье. Даже самые бесстрашные охотники за минералами полностью теряли силы через несколько месяцев такой трудной погони. Господа Дюфренуа и Эли де Бомон выдерживали это суровое испытание десять лет, с 1825 года по 1835-й, и отдыхали только в зимние месяцы, упорядочивая свои материалы. В ходе своих тщательных исследований они проложили по французской земле маршрут длиной более чем 20 тысяч лиг (56 тысяч миль. – Авт.). И они не только изучили Францию до ее границ, они определили очертания минеральных формаций, которые тянутся за пределы нашей территории в соседние страны – Англию, Бельгию, Германию, Италию и Испанию».

Геологическая карта Франции началась с немного встревожившего французов открытия: в 1740-х годах натуралист Жан-Этьен Геттар обнаружил, что «подземная география» севера Франции очень похожа на «подземную географию» юга Англии. Глубоко под землей Ла-Манш не был такой великой преградой, какой казался. Затем Геттар сформулировал дерзкую гипотезу: северные рельефы образуют «концентрические круги из широких непрерывных полос вокруг столицы». «Если моя догадка верна, – заявил он, – я обнаружу в других провинциях примерно на том же расстоянии от Парижа то же, что увидел в Нижнем Пуату и в провинциях между ним и Парижем».