Соседки, которые давали свидетельские показания по уголовному делу, подозревали ее в сотрудничестве с немецкой контрразведкой и нередко спрашивали, почему она так часто ходит в комендатуру, что она там делает. Та каждый раз, как и велел ей Рудольф, отвечала, что возвращает выстиранное белье.

По показаниям Лянгузовой, Рудольф еженедельно проводил с ней встречи в помещении комендатуры, в ходе которых инструктировал ее, как себя вести. Кроме того, Рудольф, чтобы в какой-то степени обезопасить Лянгузову, рассказал ей о пяти известных ему немецких агентах, в общении с которыми следовало проявлять осторожность и не вступать в близкие отношения, назвал их по именам и кличкам.

Даваемые Лянгузовой задания касались прежде всего выявления в местах скопления местных жителей неизвестных лиц. В этой связи она приютила у себя дома дезертировавшего из немецкой армии чеха по имени Степан и выдала его Рудольфу. Позже ей стало известно, что по пути в тюрьму Степан подорвал немцев гранатой, бежал, но был схвачен и расстрелян.

УНКВД против Сиверской разведшколы

В УНКВД постепенно накапливалась информация по Сиверскому разведпункту. В начале июля 1942 года были арестованы еще два разведчика оттуда — Набоков и Кадыров. Наряду с другой информацией они показали, что на допросах пленных военнослужащих 2-й ударной армии присутствовали ее старшие командиры, как бы подтверждая тем самым бессмысленность запирательства. Тогда-то и узнали о предательстве генерала Власова.

К середине 1942 года в Сиверском произошли кадровые изменения. В марте 1942 года Шмидта на должности начальника штаба заменил Рудин. Кирсанов был переведен в Псковский разведпункт.

Как уже говорилось, наиболее полные данные о Сиверском разведпункте предоставил Куликов. От него же стало известно, что в Лисьем Носу на берегу Финского залива находится изба, которая используется немецкой разведкой как переправочный пункт. При возвращении из первой лыжной ходки в Ленинград в марте 1942 года он со своим напарником Емельяновым три дня находился там в ожидании темной ночи. Их отправку обеспечивал некий «дядя Миша», который работал шорником в совхозе на Лахте. Проживал он вместе с женой и сыном по имени Ваня, в возрасте 15–16 лет. Фамилия «дяди Миши» была Корнеев или Еремеев. Показания Куликова по части обстоятельств заброски в наш тыл были перепроверены в ходе допросов его напарников — радиста Юшкова и Захарова, задержанных 28 апреля 1942 года.

От арестованных немецких разведчиков было известно и о существовании тесно связанных с разведпунктом девушках Рае и Вале, а также о «тете Нюре», однако, кто они такие, достоверно выяснить не удалось. Тем более что Особый отдел КБФ, передавая в Управление НКВД информацию, основанную на показаниях арестованных немецких разведчиков из Сиверской разведшколы, и не подумал сообщить, что там находятся две разведчицы, отправленные флотскими особистами в немецкий тыл. Естественно, умолчали они и о том, что 31 декабря 1941 года для установления связи с ними туда был заброшен подготовленный ОО КБФ разведчик П.Ф. Белоусов, 1894 года рождения, последующая судьба которого осталась неизвестной.

Как бы то ни было, в Управлении решили покончить с рассадником шпионов в поселке Сиверский.

Пресечение деятельности разведпункта можно было осуществить несколькими путями. Самым многообещающим с точки зрения контрразведки было бы перехватить канал доставки разведчиков в Ленинград и их отправку обратно через «дядю Мишу» и начать с немцами оперативную игру. Именно так поступили бы контрразведчики Смерша и предшественники этой структуры — армейские особые отделы. Почему УНКВД не пошло по этому пути — неведомо.

Если вынести этот вариант за скобки, то первое, что может прийти в голову несведущему человеку, и самое простое — уничтожение ее ударами с воздуха. К примеру, 4 апреля 1942 года наши самолеты бомбили аэродром, находившийся рядом с «Корниловской дачей», так почему бы заодно не разбомбить и разведпункт, уничтожив его безо всяких хлопот? И даже почти разбомбили — тогда одна из бомб попала в здание штаба, отчего оно сгорело.

Другие варианты были сложнее, в зависимости от того, какая ставилась задача. Если говорить о физическом уничтожении персонала и захвате документации, нужен был мобильный, хорошо подготовленный отряд с отработанными путями отхода. Если, помимо изъятия документации, ставилась задача захвата и вывоза в наш тыл кого-либо из сотрудников разведпункта, то план усложнялся еще во много раз. В этом случае требовался точный расчет времени каждого фрагмента операции — с учетом того, что в Сиверской находилась немецкая боевая группа, в Дружной Горке — карательный отряд, а также охранное подразделение на аэродроме. Надо было, чтобы к началу операции поблизости стоял самолет в полной готовности к взлету, нужен был транспорт для доставки захваченных людей и материалов, то есть требовалось все отработать до мелочей и отрепетировать.

Несмотря на ту общеизвестную истину, что сложные маневры редко удаются, в УНКВД остановились на самом сложном варианте. При этом вопреки показаниям Куликова и других разведчиков почему-то исходили из того, что разведпункт не охраняется, местные жители в дневное время имеют туда свободный доступ, а обучающиеся разведчики уходят по субботам в увольнение и общаются с местными девушками.

На самом деле ничего подобного не было. Поначалу из русских сотрудников разведпункта правом выхода за его пределы пользовался только Кирсанов, который для обозначения такого права носил на левой руке повязку желтого цвета. Позже такого же права и такой же повязки удостоились разведчики, побывавшие с заданием в советском тылу, о чем Куликов исправно рассказывал в ходе допросов. Как же можно было все это не учитывать?

Кроме того, что шло вразрез с правилами подготовки таких сложных операций, ее план не был согласован с Москвой. Он утверждался руководством Управления и командующим Волховским фронтом генералом Мерецковым (последним — так как для доставки в наш тыл одного из немецких офицеров или документации нужен был самолет).

Но и это не все! В соответствии с планом перед исполнителями ставились еще две задачи. Первая — установить круглосуточный контроль за воинскими железнодорожными перевозками у станции Мшинская, что не представляло большой трудности и было оправдано с разведывательной точки зрения. А вот вторая, как говорится, ни в какие ворота. Кому-то (по-видимому, из руководства Управления) пришло в голову задержать и доставить в Ленинград вышеупомянутого Печковского, который имел дачу недалеко от Сиверской, в дер. Карташевская. Более того, параллельно с похищением Печковского предстояло еще найти московского артиста Тамарина-Блюменталя и проделать с ним то же самое.

Более того, задача по Печковскому и Тамарину должна была решаться первой, что во многом обусловило срыв операции, и без того подготовленной далеко не лучшим образом.

Для налета на Сиверский разведпункт была сформирована исключительная по размерам и составу группа. Работа велась под руководством начальника отделения Трухина с участием оперуполномоченных Клементьева и Хохлова, а также старшего оперуполномоченного Копылова — того самого, который в августе 1941 года сформировал в Гатчинском районе партизанский отряд, провел ряд дерзких операций, после чего в декабре 1941 года вместе с отрядом вышел в советский тыл.