Нельзя сказать, что это ее сильно обижало. Проект Штейнбока изначально интересовал ее постольку, поскольку был детищем Ганса и смыслом его существования. Чтобы вписаться в жизнь Штейнбока, следовало стать частью проекта, что Анжела и сделала. С течением времени роман начал угасать, а вместе с ним затухало и участие Анжелы в делах Ганса. То есть к моменту появления в лаборатории Чжена у госпожи Роузвел имелось достаточно причин для полного отказа от участия в жизни и делах Штейнбока, и Линфань был тут ни при чем. Да, его история послужила чем-то вроде катализатора, заставившего Анжелу принять окончательное решение, но и без Чжена Анжела не задержалась бы в лабораториях Штейнбока дольше, чем до Рождества, максимум — до Нового года. Правда, тогда ею руководили бы исключительно личные мотивы. Чжен Линфань помог ей осознать, что причин для разрыва с Гансом у нее гораздо больше: кроме угасшего чувства, еще и опасение за свою жизнь и свободу. Появление у Штейнбока криминальных наклонностей (свидетельство тому — похищение людей его подручными) было тревожным звонком, но хотя бы имело объяснение. А вот дела Ганса с какими-то странными типами «ниоткуда», прилетающими на космических кораблях без опознавательных знаков, его сверхинтерес к людям-Инь, его упорное желание всеми правдами и неправдами как можно скорее добиться результата в проекте «Хартманн» — все это не просто настораживало, а реально пугало. Штейнбок что-то знал, что-то очень важное, и скрывал это от Анжелы. Чем не причина опасаться за свою жизнь?

Вообще-то получалось, что опасно и бежать, и оставаться, но второе было, пожалуй, опаснее. Хотя кто знает? Старая немецкая поговорка «сколько ни думай, пока не попробуешь, не узнаешь» была в этой ситуации как нельзя кстати. Но поскольку Анжела сбегала не в первый раз, она точно знала, что степень опасности можно существенно снизить, если тщательно подготовиться.

В первую очередь следовало продумать путь отхода, затем подготовить транспорт и финансовое обеспечение и, наконец, позаботиться о «страховке». Насчет пути все было ясно сразу — лететь лучше всего прямиком на Землю, к брату. Он служит в федеральной полиции, причем на довольно высокой должности, и в его доме Анжелу не достанет даже Штейнбок со всеми его подозрительными связями в правительстве и Совете Федерации. Транспорт, то есть яхта, стараниями капитана Бадди всегда готова к любым перелетам. С финансами тоже порядок. Оставалась страховка, и лучше полновесная, такая, чтобы, узнав о ней, Ганс отстал раз и навсегда. Запись Чжена, укрытая от профессора, была только частью страховки Анжелы. Ведь при всей серьезности этот материал не имел прямого отношения к Штейнбоку. А вот три десятиминутные записи из лаборатории, в которых подробно рассказывалось об участниках эксперимента по модификации Чжена (для достоверности включая и Анжелу), это было уже кое-что. Даже больше, чем «кое-что». Особенно важным было неформальное резюме по итогам первых трех этапов.

Анжела включила запись. В первом сюжете кроме Чжена и его томной сиделки фигурировали такие значимые фигуры, как Людвиг, Клаус и сам Штейнбок.

«Если станет туго, этот ролик будет отличной разменной монетой. Проект „Хартманн“ практически во всей красе! Не хватает лишь одной существенной детали — у Чжена по-прежнему его лицо, и секретом остаются новые „паспортные“ данные. Штейнбок таким образом тоже страхуется, и от шпионов, и от дурных мыслей в голове у Чжена. Если Линфаня сейчас увидят враги, это не поможет им опознать его позже, „в миру“. И если Чжен вдруг надумает сбежать, он не сделает этого, пока не получит новую внешность. А когда получит… ему будет все равно, „страдать иль наслаждаться“. Он станет „Хартманном“».

Анжела вздохнула. Чжен был ей симпатичен. Нет, не настолько, чтобы влюбиться, но сочувствовала ему Анжела от души. Парень попал в переплет ни за что, ни про что. Всего-то хотел закрыть на ночь окно! А что из этого вышло? Страшно подумать, как иногда начинаются истории, в результате целиком и полностью меняющие нашу жизнь. Из-за какой-нибудь мелочи, пустяка, с горы жизни скатывается целая лавина событий, меняя ландшафт любой долины до неузнаваемости. Человек уходит утром пасти своих баранов, возвращается вечером и видит, что вернулся совсем не туда, откуда уходил. Видит это и понимает — хорошо, что уходил! Могло ведь накрыть вместе со всем, что было в долине! Чжен попал именно в такую историю. Играть на его беде было аморально, но для Штейнбока, опустившегося до похищений, это было уже не проступком, а так… мелкой пакостью. К сожалению.

Анжела прибавила звук до уровня «эффект присутствия» и моментально погрузилась в виртуальную реальность объемного ролика, датированного первым декабря…

«… — Первое декабря? — Чжен удивленно взглянул на Штейнбока. — Я провалялся в отключке трое суток?

— Это был искусственный сон, — поправил Штейнбок. — Имплантация прошла успешно, однако требовалось время, чтобы закрепились нейронные связи. При наличии внешних раздражителей процесс мог затянуться или дать сбой. Мы действовали в ваших интересах.

— Ну да. — Чжен хмыкнул. — Вы всегда так действуете. В моих интересах и на благо эксперимента. Удачная отговорка. Вполне подходящая, чтобы отключить человека на три дня, даже не спросив его мнения.

— Поверьте, вы ничего не пропустили.

— Верю. — Чжен сел и потянулся. — Я отлично выспался. Хотя честно говоря, чувствую себя странно. Словно не выспался, а заново родился.

— Разве это плохо?

— Поумнеть и стать быстрым, как молния, — вставил негромкую реплику маячивший за плечом Штейнбока доктор Людвиг.

— Не надо мне завидовать, приятель. — Чжен усмехнулся. — Когда-нибудь ты тоже поумнеешь. Нет, профессор, это не плохо. Мне нравится видеть в темноте почти так же хорошо, как на свету, слышать лучше, чем собака, кулаком пробивать стену, ловить зубами пули, не дышать по десять минут и вообще быть круче гор. Разве такое может не нравиться? Такое могущество просто пьянит!

— Прекрасно!

— Но есть несколько вопросов, которые меня серьезно отрезвляют. Уж не знаю, откуда мне это известно? Впрочем, знаю, но сейчас детали не так важны. Гораздо важнее ответы на ряд вопросов „зачем и почему?“. Зачем вы напичкали мой организм биоэлектроникой, армировали скелет углеродными нанострунами и вмонтировали в суставы титановые механизмы-усилители? Зачем вы подключили к моей памяти дополнительное запоминающее устройство? Для чего было подключать его к зрительному и слуховому нервам? Чтобы оно напрямую сбрасывало информацию в новый гейм-порт, который, в свою очередь, способен подключаться к портам любого вида на расстоянии в километр? Причем без моего ведома! Вам не кажется, что это слишком откровенный намек на то, что моим главным призванием отныне является шпионаж? Остается понять — какой? Промышленный? Но я теперь почти невосприимчив к радиации, мой организм неплохо сопротивляется электромагнитному и СВЧ-излучению, может самостоятельно нейтрализовать большинство известных ядов, а еще мое тело почти не горит, будто кожа пропитана специальным противопожарным составом. Нужно ли все это промышленному шпиону? Вряд ли. Получается, мне уготована судьба шпиона „военно-политической ориентации“, не так ли?