Принц послушно вторил уничижительным высказываниям матери: «Как я понимаю, неугомонный Вильгельм только что побывал в Копенгагене; за каким дьяволом он туда отправился? Он повсюду рыщет, вмешиваясь в чужие дела, которые его вовсе не касаются».

Король Эдуард только поощрял эту вражду. Уязвленный тем пренебрежением, с которым император относился к сестре короля, его матери, он никогда не упускал случая поиздеваться над претенциозностью напыщенного, а иногда и дерзкого племянника.

Со временем, однако, будущий Георг V охладел к традициям семейной вендетты. Не обладая повышенной чувствительностью своего отца, он совершенно спокойно относился к изменчивому характеру Вильгельма. Его даже восхищали мужество императора и та ловкость, с которой он справлялся со своим физическим недостатком — высохшей рукой, когда они охотились в Сандрингеме. В 1900 г., будучи еще герцогом Йоркским, Георг попросил Вильгельма быть крестным отцом своего третьего сына принца Генриха, позднее ставшего герцогом Глостерским.

Вначале казалось, что смерть Эдуарда VII ознаменует резкое улучшение англо-германских отношений. Во время прощания с покойным в Вестминстер-холле очевидцы были тронуты тем, как новый монарх и его кузен пожимали друг другу руки над гробом умершего короля; по словам Менсдорфа, та сдержанная скромность, с которой держался император, выгодно отличалась от шумной оживленности греческой королевской семьи. В 1911 г. кайзер приехал в Лондон на торжественное открытие мемориала своей бабушки, королевы Виктории, воздвигнутого возле Букингемского дворца. Он снова зарекомендовал себя приятным гостем, хотя король и отклонил его странную просьбу о том, чтобы недавно посетивший Индию кронпринц получил звание почетного полковника хайберских стрелков.

За внешней приветливостью императора скрывалось, однако, его глубокое и необъяснимое недоверие к британской внешней политике. Король, сожалея, что вынужден столь часто «бряцать оружием», говорил Менсдорфу: «Немцы подозревают, что английские шпионы прячутся повсюду. На самом деле у нас не выделяются средства на секретную службу, или по крайней мере они гораздо меньше тех, что тратит любое государство, а наши шпионы относятся к числу самых слабых и неловких в мире. А германский шпионаж великолепно организован и щедро финансируется. В Портсмуте и Саутгемптоне всегда есть некоторое число немецких шпионов. От них у нас нет защиты, поэтому боюсь, что немецкие офицеры вполне могут обследовать все наши суда».

В 1911 г., в канун своего отъезда из Портсмута, кайзер устроил настоящий скандал, выкрикивая «угрозы и проклятия в адрес Англии» в присутствии принца Людвига Баттенберга, одного из высших британских адмиралов и королевского кузена. Это был явно не просто неловкий момент, однако король постарался выдать скандал за обыкновенное семейное недоразумение. Во время неформальной беседы в Букингемском дворце император выразил недовольство своей страны французским колониальным присутствием в Марокко и заявил о намерении Германии компенсировать это другими колониальными приобретениями, где-нибудь в Африке. Спустя два месяца, когда британское правительство гневно отреагировало на поход германской канонерки в марокканский порт Агадир, император напомнил, что предупреждал короля о предполагавшейся демонстрации силы, и король ему не возразил.

Этот эпизод, поставивший Европу на грань войны, иллюстрирует всю опасность неформальных дискуссий между конституционными монархами. В той области, где император имел возможность направлять политику своей страны, его британский кузен не обладал необходимыми полномочиями. Король никогда не забывал, как в 1890 г. отец повел его на встречу с Бисмарком; она состоялась всего через три дня после того, как казавшийся бессменным канцлер был отправлен в отставку молодым и неопытным императором. Тогда Бисмарк сказал своим посетителям:

К третьему году своего царствования Георг V отнюдь не обладал такой самостоятельностью. Узник парламентской демократии, он не только не мог уволить своих министров, но даже разъяснить проводимую ими политику без их позволения. В поисках решения ирландской проблемы он уже превысил дозволенные пределы своей конституционной роли; международными делами пусть занимаются другие. Поэтому он не без опасений отправился в 1913 г. в Берлин на свадьбу единственной дочери императора и герцога Брауншвейгского: чисто семейное событие могло стать потенциальным источником непонимания и раздора.

Одновременное присутствие на свадьбе короля Георга и русского царя Николая II и радовало, и беспокоило кайзера. Он был рад принимать у себя своих кузенов, каждый из которых являлся первым лицом древней династии и в то же время страшился неких интриг с их стороны. Позднее король вспоминал, как Вильгельм почти по-детски ревновал к близким отношениям, существовавшим между его британским и российским родственниками, и старался не оставлять их наедине. Когда им все же удавалось провести приватную беседу, король подозревал, что «Вильгельм стоит, прижавшись ухом к замочной скважине».

Из всех монархов германский император был, пожалуй, самым большим любителем поговорить. Он даже читал проповеди команде императорской яхты «Гогенцоллерн», при этом опуская, как он тактично поведал архиепископу Кентерберийскому, «всю догматическую чепуху». От долгих лекций по международным вопросам он избавил на свадьбе дочери лишь своего кузена, но не его личного секретаря. Фриц Понсонби отмечал:

В этом была самая суть вопроса. Императорские тирады отражали не только его бурный темперамент, но и недовольство народа, страхи и разногласия, не поддающиеся контролю монархов. Ни один правитель, каким бы автократическим он ни был, не смог бы избежать того, что произошло в августе 1914 г. Генезис Первой мировой войны — это не только важнейшая историческая тема, но и великая трагедия, за которой Георг V мог лишь наблюдать со стороны в качестве страдающего, беспомощного зрителя.

Она началась, как помнит весь мир, с убийства в Сараеве эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австрийского престола, и его морганатической жены. «Ужасное потрясение для милого старого императора», — записал король в дневнике 28 июня 1914 г. За последние годы он дважды принимал у себя австрийскую чету: один раз в Букингемском дворце, и тогда нашел гостей «очаровательными», а потом в Виндзоре, где эрцгерцог подстрелил приличное число королевских фазанов. Гибель друзей вызвала у короля искреннее чувство утраты, и, пренебрегая протоколом, он нанес неофициальный визит сочувствия в австрийское посольство. Тем не менее ни он, ни его министры пока не осознавали тяжелых последствий этой трагедии.