Однако ответы на прямые вопросы не исключают изощренных способов обмана. Дурные новости часто «подслащивают» для того, чтобы избежать неприятного разговора или наказания. Итак, предоставление людям возможности сообщить вам свое ви́дение ситуации требует создания условий, снижающих страх наказания. В этом деле можно взять урок у специалистов по ведению допросов, добывающих правду у людей, которые нимало не заинтересованы ее сообщать. Военный специалист по ведению допросов Мэтью Александер в книге «How to Break a Terrorist» («Как расколоть террориста») рассказывает о создании условий, которые позволили задержанным рассказать правду. Эта правда привела американских военных к Абу Мусабу аз-Заркауи, лидеру «Аль-Каиды» в Ираке. Вместо того чтобы оказывать на задержанных давление до тех пор, пока страх и боль не заставят их говорить, был применен новый и намного более эффективный подход. Специалисты, проводящие допросы, пытаются установить человеческие отношения с задержанными, обещая им снижение наказания в случае, если они расскажут правду, предлагая защиту их семей, создавая атмосферу относительного психологического комфорта. Судя по рассказу Александера, эта тактика ведения допросов вызвала огромные перемены в разведывательном сообществе. Ту же самую историю рассказывает Джордж Пиро, следователь ФБР, который мягко, с помощью уговоров, добыл ценную информацию у схваченного в 2003 году Саддама Хусейна.[293]

Надеюсь, в отношениях, складывающихся у вас дома и на работе, вам не приходится играть роль дознавателя, но и вам будут полезны многие уроки специалистов по ведению допросов. Например, недавно у нас с женой возникли проблемы с нашим пятилетним сыном. Всякий раз, делая что-то не так, как следует, он рефлекторно лгал. Обычно его ложь была смехотворной. Если его заставали за какой-то проказой, он просто говорил: «Это не я», отрицая то, что делал прямо у нас на глазах. Специалисты по ведению допросов знают, что главным препятствием к сообщению задержанными истины являются… сами дознаватели. Аналогично в случае с нашим сыном частью проблемы был я сам. Всякий раз, когда он проказничал, я злился. Он лгал, чтобы избежать неприятностей. Для того чтобы он перестал врать, надо было снизить барьеры, мешавшие ему говорить правду. В данном случае мне следовало обуздать самого себя и тем самым уменьшить его страх. Мы сделали это с помощью «пятиминутных перерывов на успокоение», которые устраивали сразу после того, как обнаруживали очередную проделку сына. Очень умный эксперимент, проведенный группой исследователей, показал, что люди проявляют бо́льшую готовность сознаваться в совершении безнравственных поступков спустя какое-то время после их совершения, когда начинают чуть меньше бояться наказания или порицания, чем сразу же после совершения такого поступка.[294]Зная это, я отправляю сына в его комнату и несколько минут остываю. Мы выработали семейную политику полного освобождения от наказаний в том случае, если провинившийся рассказывает правду. Такое сочетание отсрочки и освобождения от наказаний сотворило в нашей семье чудеса. Теперь сын намного чаще признаёт, что нашалил, почти независимо от последствий его шалостей. Его не наказывают, я не схожу с ума от гнева, а какое-то время спустя у нас появляется возможность конструктивно обсудить случившееся и то, как избежать его повторения.

При оценках эффективности деятельности на работе приходится сталкиваться с подобными проблемами. Если рядовые сотрудники опасаются кар, а руководитель не хочет слушать правды, никто не станет откровенно высказывать свои мысли, и все мероприятие теряет смысл. По этой причине люди оказываются неспособными сказать, кому в группе они нравятся, а кому – нет: никто честно не сообщает о своих подлинных чувствах.[295]Прося моих студентов дать отзыв на первоначальный вариант этой книги, я пытался бороться с этой проблемой. Я сказал: единственное, что я хочу услышать от них, – это советы об улучшении моей книги и критические отзывы. Это не означало, что я собирался исправить все недочеты, о которых мне сообщили студенты, но я принял все меры к тому, чтобы дать им возможность рассказать мне открыто и честно обо всех проблемах книги. Получение мнения другого человека требует от вас готовности выслушать это мнение и создания вами условий, позволяющих другим людям высказаться.

Вторая проблема узнавания чужих мнений заключается в том, что другие на самом деле порой не имеют своих мнений. Вспомните о пределах знания самих себя, о которых я говорил в главе 2. По-моему, в данном вопросе можно позаимствовать знания дознавателей другого рода, а именно профессиональных специалистов по опросам общественного мнения. Важные выборы, результаты которых некогда становились неожиданностями, больше никаких сюрпризов не приносят. Люди, проводящие опросы, не гадают, о чем думают граждане, – они задают прямые вопросы. Важно и то, что вопросы эти формулируются таким образом, чтобы избиратели могли дать ответы с разумной степенью точности. Для специалиста по проведению опросов общественного мнения в вопросе, почему вы голосуете за такого-то кандидата, смысла не больше, чем в вопросе врача о том, почему вы чувствуете себя больным. Специалисты по опросам общественного мнения вместо вопроса, почему люди думают так или иначе, задают вопрос о том, что люди думают о том и об этом. Кроме того, специалисты по опросам общественного мнения понимают, что люди могут высказаться о своих нынешних мыслях и чувствах точнее и полнее, чем о том, что они будут думать и чувствовать несколько месяцев спустя. Поэтому опрашивающие сосредоточивают свои вопросы на настоящем, а не на будущем. Обычно они спрашивают, за кого вы стали бы голосовать, если бы выборы состоялись сегодня, а не за кого вы станете голосовать на грядущих выборах. Понимание другого человека будет затруднено, если ваш прямой вопрос спекулятивен. Хорошие специалисты по опросам общественного мнения, как и хорошие дознаватели, предпочитают задавать вопросы, на которые люди могут ответить наиболее точно. Попытки понять позицию другого человека должны быть сосредоточены на вопросах «что?» в большей мере, чем на вопросах «почему?».