– Мудрые слова, волк, – отражение женщины в зеркале положило руку мне на плечо.

– Мы знали, за что боролись…

Я уверенно шёл по улице с одной только целью: попасть к Кириллу Степановичу. Я знал, что не войду в квартиру, если его не будет дома.

Было десятое мая две тысячи четвёртого года – шестидесятая годовщина смерти моей жены. Именно столько лет я ждал, надеясь, что смогу это исправить.

Дверь открыл Дмитрий Громовой, с которым мы не виделись уже много лет. Он решил, видимо, что сумеет меня остановить. Я оттолкнул его и вошёл:

– Уйди с дороги, инспектор!

– Александр, ты совершаешь ошибку!

– Почему именно мы оказались хранителями? Почему Оля была выбрана быть рядом с нами?

Я направился на поиски комнаты времени. Инспектор шёл за мной по пятам.

– Александр, одумайся! – он положил руку мне на плечо, отчего я стал спокойнее. Но и это не могло заставить меня передумать.

– Я должен всё исправить… они не могут пострадать!

– Александр, ты не сумеешь изменить предначертанное!

– Я должен! Вот она… – прошептал я, распахнув одну из дверей в коридор ленинградской гостиницы. – Не следуй за мной, Митя, это моё бремя! – я шагнул в коридор и закрыл за собой дверь…

– Я не вижу никаких изменений, – Гром вскочил, когда я вернулся в кухню, – что-то ты быстро.

– Ничего не изменилось, потому что я ничего не менял.

Громовой не нашёлся, что ответить. Я сел на стул. Мы молчали какое-то время. Наконец, он заговорил.

– Ты ждал этого момента столько лет.

– Да, – прорычал я.

– Но тогда почему ты ничего не изменил? Или ты одумался?

– Я не знаю… Я побывал в нескольких временных потоках, видел Оксану, наших дочерей, но не смог ничего изменить, ведь тогда бы я забыл обо всём, что сделало мою жизнь счастливой и насыщенной, наполнило её смыслом. Я наблюдал за собой и Оксаной – нам не суждено было познать любовь раньше, чем было предначертано… Я был живым в те годы, понимаешь? Я не могу отказаться от этого, даже ценой жизни моей любимой. Была бы она счастлива без меня? Я не знаю. Но я видел, как сильно она любила меня… У меня было шестьдесят лет на раздумья, но я не захотел, чтобы в моей жизни не было хотя бы единого мгновения без тех, кого я любил.

Инспектор понимающе кивнул.

– Я упустил много счастливых моментов, когда изменил прошлое в первый раз. И я побоялся, что сделаю ещё хуже. Я чуть не потерял Олю, потом потерял Оксану, и я не уверен, что ещё раз смогу вынести это…

– Я рад, что ты принял верное решение, Александр, – подбодрил меня инспектор, – какие у тебя планы?

– Жить и наслаждаться каждым мгновением. И своими воспоминаниями… И ещё, я понял одну вещь… Когда в первый раз ты перешёл на другую сторону, ты изменил вере… Так, может, и хорошо, что это не повторилось? Ты ведь мог и не уничтожить наследницу…

Гром кивнул. Повисла неловкая пауза.

– Как Оля? – спросил я, наконец.

– У нас всё хорошо. Ты, как и прежде, волк-одиночка?

– Да… Ладно, мне пора… возможно, мы ещё столкнёмся по работе.

– Разумеется. В конце лета слёт членов Братства. Ты будешь? – добродушно уточнил он.

– Постараюсь. Счастливо, инспектор, – попрощался я.

– И тебе всего хорошего.

Я вышел из подъезда и побрёл по улице. Я знал, почему Громовой оказался там.

Инспектор Гром прошёл вглубь квартиры. Найдя нужную дверь, он отворил её.

– Как ты здесь? – спросил он, войдя в темницу.

– А как ты думаешь? Оковы так тяжелы… Я слаба… Отпусти меня…

– Ни за что! – ответил он.

– Мне больно… – простонала рыжая ведьма, тряхнув кандалами.

– Ты сама виновата, Лиза.

– Тогда почему ты помог мне избежать смерти? Позволил всем поверить, что я сгорела в пламени?

– Я не смог позволить убить тебя, поэтому изменил прошлое…

– Ха… Ты просто трус, Митенька… влюблённый трус!

– Это не любовь, Лиза. Моя любовь к тебе умерла, ты убила мою любовь. Возможно, когда-нибудь ты поймёшь меня… У тебя на это будет вечность в заточении.

Тем вечером я крепко выпил. Я вспомнил каждое мгновение своей жизни, проведённое рядом с Олей и Оксаной. Те годы были словно подарком судьбы для меня после стольких лет, что я провёл до встречи с ними, убивая каждое полнолуние. Но так быстро пролетели эти годы счастья и радости, отобрав у меня сначала мою любимую, а потом и моих дочерей, одну из которых уничтожил инспектор Братства, а вторую я сам покинул, оставив, как мне казалось тогда, в надёжных руках всё того же инспектора…

А сегодня, рыская по квартире в поисках комнаты времени, я наткнулся на тайную темницу, где нашёл рыжую ведьму. Она молила освободить её, пообещав вернуть мне нормальную человеческую жизнь. Она клялась сделать это так же легко, как и отобрала её тем ноябрьским утром, когда натравила на меня своего слугу-оборотня.

Но что значила моя жизнь без любимых и дорогих людей? Я потерял Оксану, затем Иру, которую обожал все её восемнадцать лет. До последнего её вздоха я надеялся, что хотя бы капельку меня она унаследовала, и мои надежды оправдались. Оля была вполне счастливой замужней женщиной. Я был уверен, что Дмитрий не допустит очередных злодеяний своей ведьмы, равно как не смог он допустить её смерти. Я догадывался, почему он поступил так: очевидно, испугался, что она сможет найти лазейку и вернуться в его жизнь в четвёртый раз. И тогда он выбрал наилучший способ держать её при себе, потому что тогда он мог бы её контролировать. И его бы не терзали муки совести за очередное убийство.

Любил ли он её, как и прежде? Однозначно, нет, иначе я бы это почувствовал. Он, конечно, всегда умело скрывал от нас с Олей свои эмоции и мысли, но мне хотелось доверять ему. У меня не было причин усомниться.

Да и была ли это любовь? Что вообще такое – любовь? Слепое знамя дураков, которое они гордо несут впереди себя, не видя ничего вокруг. Можно ли быть счастливым из-за любви? Да, бесспорно! Можно ли быть счастливым из-за любви вечно? К сожалению, это не удалось даже нам, бессмертным. Что уж говорить об обычных людях? Или, возможно, за их короткий век этой любви вполне достаточно?

С тяжёлыми мыслями я уснул далеко за полночь.

Утром я почувствовал, как солнечный луч, пробиваясь через оконное стекло, щекочет мне щёку. Я потянулся и вдохнул воздух полными лёгкими, после чего на мгновение замер. Я начал старательно принюхиваться, доверившись своему обонянию, и не решаясь открыть глаза. Я протянул руку и ухватил то, что должно было послужить неопровержимым доказательством её присутствия. Я нащупал прядь волос и, взяв её, поднёс к своему чуткому носу…