Эффект, который мы произвели на представительниц слабого пола этого приморского города, ошеломил нас самих. Нас «безошибочно» приняли за моряков с иностранного судна, вышедших развлечься в советском порту. Как мухи на мед, как железные опилки к магниту, ринулись к нам охотницы до иностранной валюты, заграничных чулок и парфюмерии. Ринулись парами и в одиночку, блондинки и брюнетки, крашеные и натуральные, на какой-то чудовищной смеси иностранных слов предлагая свои, совершенно определенные услуги.

Вадим Локтев разинул рот от изумления при виде такой массовой и откровенной проституции в советском порту, на глазах у иностранцев и поэтому не смог произнести ни слова и тем самым не выдал девицам того, что он русский. Я же молчал нарочно, дразня девиц еще больше и усиливая у них желание зацепить нас.

И я и Вадим служили в армии в Германии и с грехом пополам владели немецким языком. Я шепнул ему, что мы сыграем роль немецких матросов и посмотрим, что из этого получится. Вадим, парень заводной, охотно поддержал игру, поставив непременное условие, что, выявив таким образом большинство проституток, мы обратимся к соответствующим властям и поможем им очистить город от такого позорного явления.

Мы двигались в довольно густой толпе гуляющей публики, изредка перекидываясь немецкими фразами из армейского лексикона, вроде: «Руки вверх!», «Следуйте за мной!», «Так точно!» и «Гитлер капут!», и, как мотыльки на огонь, выпархивали к нам девицы, пристраивались впереди нас, какое-то время мы следовали вплотную за ними, и затем они заговаривали с нами.

Как избалованные и опытные покупатели, мы цинично разглядывали их, а Вадим старался запомнить, и потом молча, жестами отказывались от их услуг. Стоило им исчезнуть, как тут же возникали новые, и игра повторялась.

Так мы прочесали всю набережную, и Вадим засек несколько десятков девочек, чья древнейшая профессия не вызывала сомнений. Вадиму это казалось крушением привычного мира. Советский народ представал в совершенно искаженном свете перед иностранцами, и этому нужно было немедленно положить конец. Он умолил меня пойти вместе с ним сейчас же к местному начальству и предложить простой и вернейший способ очистки города от позорного элемента — девиц легкого поведения, предлагающих услуги иностранцам. Мы, мол, вдвоем снова пройдем по набережной, как бы прогуливаясь, а детективы в штатском пусть следуют за нами и хватают каждую девицу, которая заговорит с нами. А в стороне пусть дожидается большой милицейский фургон: мы его полностью загрузим «уловом».

Велико было изумление Вадима, когда дежурный офицер в приморском отделении милиции, вежливо выслушав его горячую речь и в деталях разработанный проект, поблагодарил и беспомощно развел руками, сказав, что всех этих проституток милиция знает наизусть, а взять их не может.

— Почему? — ахнул Вадим.

— Потому что у нас, в советской стране, нет проституции. Ясно? Такова официальная точка зрения. А раз ее нет, как же с ней бороться! Нонсенс! Конечно, можно было взять их под другим предлогом: тунеядство, бродяжничество. Но и тут мы — пас. Они все работают, некоторые даже состоят в комсомоле. А вечерами, когда они вправе распорядиться своим временем, как вздумается, выходят на панель и торгуют своим телом за пару заграничных чулок или губную помаду. Милиция бессильна, когда закон лицемерит.

— Что-то не в порядке в нашем отечестве, — бормотал сбитый с толку Вадим Локтев, когда мы покинули милицию и снова вышли на набережную.

Он был искренне раздосадован и уж ни на кого не смотрел, а пытался своими неокрепшими мозгами связать жесточайшую реальность с подмалеванным фасадом нашей действительности, который он же своими руками окрашивал в радужные тона.

— Слушай, давай сами наведем порядок, — не мог успокоиться он. — Пусть нас, как иностранцев, поведут к себе домой. А когда разденутся и лягут в постельки, мы вынем из штанов ремешки и выпорем по-отечески, приговаривая: мол, не позорьте советскую власть, суки. Наши, мол, космонавты вызывают у всего мира зависть и восторг, а вы топчете в грязь престиж первого в мире социалистического государства.

Делать нам было нечего, мальчишеская горячность Вадима меня смешила, и я не стал его отговаривать, полагая, что неплохо развлекусь.

Мы остановили свой выбор на одинокой проститутке, заметно выделявшейся среди остальных. Она была, в отличие от них, некрасива и бедно и неопрятно одета. Неопределенного возраста — между двадцатью и тридцатью. Белесые, свалявшиеся, нечесаные волосы, никаких следов помады на невыразительном лице. На костлявых плечах длинная, явно чужая кофта. Туфли на сбитых и скошенных каблуках.

Это еще больше возмутило Вадима Локтева. Что, мол, подумают о советской молодежи иностранные матросы, переспав с этим огородным пугалом. Вадим уже забыл о нравственности. Его теперь беспокоило, чтобы советские проститутки имели подобающий вид и в постели не уступали пальму первенства своим заграничным товаркам. У Вадима мозги были туго нафаршированы.

Покачиваясь на сбитых каблуках, девица прошла несколько шагов впереди нас и, резко обернувшись, выдавила профессиональную улыбку, озарив Вадима черным провалом на месте отсутствующего переднего зуба.

— Иностранцы? — спросила она по-русски и, ухмыльнувшись, добавила: — Иностранцы-засранцы.

Вадим и я сразу же вошли в роль и, выразив на своих сытых, откормленных лицах абсолютное непонимание русского, дружным дуэтом переспросили по-немецки:

— Вас?

— Хер тебе в глаз, — в рифму отпарировала славяночка, показав свое полное презрение к загранице и вызвав у меня молчаливый восторг. Она мне сразу понравилась. Вот он — результат нашей ура-патриотической пропаганды! Проститутка — великодержавный шовинист!

— Ладно, хватит трепаться, — по-русски продолжала она, нисколько не заботясь, понимаем ли мы ее. — Меня зовут Валя.

И для большей вескости она ткнула себя пальцем в плоскую грудь:

— Валя! Ясно? А неясно, тоже невелика беда.

— Валя, Валя, — хором повторили мы, кивая головами и глупо улыбаясь, как это обычно делают в советских фильмах актеры, играющие иностранцев.

— За мной! — кивнула нам Валя. — Пойдем ко мне.

Деньги есть? Мани! — произнесла она первое слово по-английски.

— О, мани! — взвизгнули мы и загалдели, как гуси, хлопая себя по карманам. — Мани, мани, мани…

Вполне удовлетворившись беседой с нами, Валя повела нас в сторону от набережной, как раз в том направлении, куда показывал вытянутой рукой с гранитного постамента бронзовый Ленин. А он указывал на величественные многоэтажные здания, полукругом окаймлявшие бухту. Мы прошли эти здания, свернули во двор, и Валя зацокала сбитыми каблуками по ступеням, ведшим вниз, в подвал.

— Боже мой! — пришел в ужас Вадим. — Куда они водят иностранцев? Что они подумают о нашей стране?

Вадиму предстояло удивляться на каждом шагу. Перед ним открывалась жизнь, о которой не пишут в газетах.