Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здесь написано, что Дементьев погиб во время бунта.
— А что я должен был написать?
Брови Стефана взметнулись вверх.
— Ты отпустил создателя π-вируса на свободу?
Флобер тихо вздохнул.
— Я хотел его убить. Мне не позволили.
— Мертвый?
— У него было много людей в Африке, они контролировали каждый мой шаг.
— А остальных машинистов, работавших с «поплавками», ты грохнул?
— Разумеется.
— Ну, хоть на это ума хватило. — Дрогас вывел на экран личное дело Дементьева. Беглец из Санкт-Петербурга, ученик Танаевского, набрал сто баллов на вступительных экзаменах в Университет, получил стипендию, но подписывать контракт с корпорациями не спешил, работал машинистом у храмовника… «У храмовника? Как интересно». — Кто приехал за Дементьевым? Как его забрали?
— Приехал курьер. Невысокий такой, в наномаске, на которой изображена кукольная рожица. Люди Мертвого его боялись.
«Невысокий в наномаске? Еще интереснее…»
Стефан слышал истории о невысоком убийце в приметной наномаске, который брался за самые сложные дела и выполнял их с блеском. Относился с недоверием, считая киллерским фольклором. Однако Флобер, судя по всему, не врал.
— Я хотел убрать их по дороге и послал в засаду трех ребят, — продолжил Густав. — Невысокий убил их ножом.
— Хреновые у тебя ребята, — пробормотал Дрогас.
Еще Моратти интересовало, куда мог отправиться Чайка, но спрашивать об этом Флобера глупо. Да и вообще спрашивать глупо, поскольку ясно, что парень с таким талантом нужен Мертвому только в одном месте — на Станции.
* * *
Территория: Россия.
Санкт-Петербург.
Ветрено, сыро, противно.
Теплое ощущение дома
— Фамиля?
— Что? — растерялся Чайка.
— Твой фамиля! Бистро-бистро!
Черноглазый пограничник изъяснялся настолько плохо, что даже активизированный в «балалайке» переводчик с современного русского справлялся с огромным трудом.
— Соловьев, — сообщил Чайка. — Илья Федорович.
— Рюски? Зачем карточка делать, а? Бистро-бистро отвечать! А?
Чайка сообразил, что пограничник принял его за россиянина и удивился предъявленной иммиграционной карте. По всей видимости, читать он умел еще хуже, чем говорить, а потому пришлось объяснять на пальцах:
— Я гражданин Анклава Москва. Мои документы…
— Аньклав! — Пограничник презрительно посмотрел на Илью. — Сто тысяч рублей. Бистро-бистро, давай-давай!
— У меня только юани.
— О, юань! Десять юань давай-давай, бистро-бистро!
Чайка протянул деньги, черноглазый шлепнул на карточку отметку: «Сбор уплачен» — и швырнул документы обратно.
— Следующий! Бистро-бистро!
Плата за пересечение границы и была, собственно, главной формальностью. Все остальное представителей власти интересовало слабо.
— Бистро-бистро! Давай-давай!
Илья прошел по коридору, свернул за угол и уперся в хвост следующей очереди.
— Таможня?
— Граница, — вздохнула стоящая впереди тетка. — Не убирай документы.
А вот это что-то новенькое. Чайка удивленно посмотрел на женщину.
— Граница? В смысле — еще одна?
— Там был пост Министерства пограничных сборов, а здесь — Министерства пограничных пошлин, — сообщила тетка. И заученно добавила: — Двойной контроль прибывающих необходим нашему государству для усиления борьбы с террористической угрозой.
— Очень правильная мера, — поддержал законопослушное выступление Илья. — Цена такая же?
— Ага, десять юаней.
Чайка полез за кошельком.
До столицы России Илья добрался с комфортом, в вагоне «суперсобаки», а не под ее брюхом, как частенько приходилось путешествовать в прошлом. К тому же Грязнов сделал Чайке подлинную метку сотрудника «МосТех», которая позволила Илье ввезти запрещенный в России «раллер», чем в очередной раз продемонстрировал свои невероятные возможности.
«Но для чего? Для чего ты хочешь устроить аварию, Кирилл?»
Впрочем, думать о Грязнове сейчас не хотелось.
Оказавшись в родном Питере, Чайка, совершенно неожиданно для себя, почувствовал прилив сентиментальности — теплое чувство, которое появляется при возвращении домой, — и, поскольку время позволяло, решил прогуляться по улицам, на которых прошли его детство и юность.
С вокзала, разумеется, на Невский и пешком к реке, с улыбкой выискивая изменения и радуясь, если найти не удавалось.
«Осторожнее с карманниками. В настоящее время Невский поделен между тремя группировками, в каждой из которых насчитывается по семь-девять человек. Постарайтесь держаться от них подальше. — В правом верхнем углу напыленного на глаза Чайки наноэкрана появились фотографии воров. — Если вы стали жертвой карманников, не советуем обращаться к патрульным — они в доле. Лучше всего — плюньте».
В Москве Илья загрузил последнюю версию «Русской Рулетки», питерского аналога московского путеводителя «Дыры и Заборы», и теперь с интересом слушал тихий шепот, комментирующий все, во что упирался взгляд Чайки.
«Обратите внимание на великолепие Невской Мечети, отстроенной на месте музея атеизма…»
Близилось время пятничной молитвы, и прилегающая к мечети площадь стремительно заполнялась мобилями и автомобилями всех мастей, от «рабочих лошадок» до блестящих «Мерседесов Мао».
— Рюски?
— Анклав, — коротко отозвался Чайка.
— Дакумента!
— Нам тута тирариста не нада!
— Чо в рюкзака?
— Можа иму рюки в гору?
Патрульных было трое. На плечах автоматы, на телах черная форма со знаками различия муниципального комитета жилищно-коммунальной безопасности (это сообщила вездесущая «Русская Рулетка»), в глазах — горячее желание поймать хоть какого-нибудь преступника.
Притушить желание удалось с помощью ставших уже традиционными десяти юаней.
Попрощавшись с дружелюбными муниципалами, которые на прощание посоветовали: «К дворца ни хади, тама сивоня О-Ка-Ры дикует», Чайка полавировал меж припаркованных на площади машин и прошел на Казанскую, с трудом подавив желание заглянуть в английский паб, в котором подавали и продолжали подавать отличное пиво. Затем прогулялся по Гороховой и набережной Мойки и, пройдя насквозь площадь Толерантности, на которой конный памятник Шамилю соседствовал с Музеем истории православия, вышел к реке.