Светорада предпочла не отвечать ему.

В остальном же разговор с Сабуром был для нее небезынтересен. Евнух поведал, что в гареме при дворце кагана живут тридцать его любимых жен, а также жены его сыновей. У кагана Муниша четверо взрослых сыновей; все они кочуют по степям, иногда увозя с собой кого-то из своих избранниц, иногда оставаясь на какое-то время в Итиле – для приятной и спокойной жизни. Овадия бен Муниш – старший сын кагана. И пока только он один не женат, а это весьма прискорбно для сына правителя, ибо, хотя старшему и любимому сыну кагана Муниша уже исполнилось двадцать шесть лет, полноправным тарханом[108]и даже ишханом[109]он может стать, только вступив в брак.

Светорада усмехнулась, вспомнив, как некогда долго и настойчиво добивался в Смоленске ее руки Овадия. Даже умилилась, подумав, что только из-за нее и своего стремления именно ее видеть женой сын хазарского кагана не получил по сей день полного статуса, который уже имели его младшие братья. Однако, как оказалось, у хазар все было намного сложнее. Сабур поведал княжне, что главной женой хазарина должна стать иудейка, дочь из рода рахдонитов,[110]составляющих правящую верхушку каганата. Причем благородный шад Овадия обручен с такой девушкой уже около десяти лет. Его невесту зовут Рахиль, она дочь уважаемого Шалума бен Израиля. Все это время Рахиль ждет, когда старший сын кагана удостоит ее настоящего брачного пира. Поведение Овадии в отношении Рахиль вызывает недовольство не только благородного рахдонита Шалума, но и самого кагана. Однако царевич всегда был своевольным и упрямым, и, хотя это не умаляет благородства сына кагана, тем не менее, ставит его в несколько двусмысленное положение.

– Я поведал вам обо всем этом потому, – чуть скосил на Светораду голубые маленькие глазки евнух, – чтобы вы были в курсе и не обольщались на свой счет. Как мне сообщили, вы происходите из очень высокого русского рода, однако, пока Овадия бен Муниш не вступит в брак с дочерью Шалума бен Израиля, вы будете считаться при нем только наложницей. Но после заключения брака с Рахиль вы сможете стать его женой. Пусть не главной, но тоже почитаемой и любимой.

Светорада несколько минут молчала, соображая. Стать женой Овадии… Сабур говорил ей об этом так, будто она только и мечтает стать женой шада. Но разве у нее есть иной выход? По сути он предлагает ей стать меншицей царевича, в противном случае она будет просто наложницей, волочайкой, как называли таких на Руси, приблудной женой без особых прав. Не самое завидное положение для дочери князя. А Сабур уже что-то бормотал насчет того, что для нее это вовсе не позорно, ибо вторыми женами у тарханов бывают и дочери славян, и болгарские царевны, и женщины из Хорезма, и родственницы буртасских вождей. И Светорада только вздохнула, вспомнив, как некогда Эгиль Золото решительно отказал в ее руке Овадии.

– Мне надо все это обдумать, Сабур. Ведь я попала к Овадии случайно, моя родня ничего не знает о моем местонахождении. Поэтому я бы хотела встретиться с вашим каганом и, пока царевич отсутствует, попросить его отправить вести обо мне моим близким на Русь.

По сути, она хотела отвоевать для себя хотя бы слабую надежду на свободу. Ведь если на Руси ее братья узнают, что она томится в Итиле, они могут разыскать ее и выкупить. Однако, увидев, как округлились глаза евнуха, как открылся его рот, словно он беззвучно тянул звук «о-о», Светорада поняла, что этой надежде не суждено сбыться.

Сабур даже руками замахал, как бы отгоняя мошку – не слишком почтенный жест для столь важного мужчины.

– О, великий Аллах! Вы даже не понимаете, чего требуете, княжна! С богоизбранным каганом никто не имеет права требовать встречи. Он священная особа, его берегут и холят весь срок его правления, ибо он – живое воплощение благополучия Хазарии на земле. И только он волен решать, с кем видеться. И не иначе!

Светорада чуть выпятила нижнюю губку, изобразив пренебрежение. Пусть этот иноверец и благоговеет перед отцом царевича, она достаточно высокородна и не собирается впадать в священный ужас перед ним. И княжна отвернулась, давая понять, что не желает больше общаться.

Внезапно ей стало грустно. Она все еще была переполнена болью утраты, а ей всячески давали понять, насколько она тут беззащитна и зависима. Но что бы хотелось ей самой? Свободы! А Овадия… Где-то в глубине души Светорада решила, что еще задаст ему. Пусть каган Муниш и священная особа, но его-то сын у нее на коротком поводке. И она, даже не отдавая себе в том отчета, ощутила некоторое удовлетворение от этого.

Пока же Овадии не было в Итиле, Светорада просто изнывала от скуки. Служанки каждый день водили ее в парную, мыли и умащали благовониями. Ее волосы споласкивали лимонной водой, потом долго полировали шелком, отчего начинало казаться, что каждый локон сияет подобно огненному солнышку. Ежедневно к Светораде приходила толстая рослая туркменка, которая раскатывала на низеньком топчане в ванной комнате белое полотно и после того, как Светорада нагая ложилась на него, начинала широкими движениями массировать ее тело. Это была довольно приятная процедура, а голос туркменки, когда она давала пояснения наблюдавшей за ней Руслане, даже убаюкивал.

– У твоей госпожи, Руса, чудесная кожа, плотная, упругая, но удивительно мягкая. Такую только боги дают, и работать с ней – сплошное удовольствие. А теперь, милая, делай, как я, учись. – И она показывала Руслане, как ребром ладони стучать по бедрам и спине княжны.

Руслана, сдувая выбившиеся от усердия пряди волос, усиленно мяла плечи и шею Светорады. Когда же в соседней комнате начинал хныкать Взимок, и Руслана взволнованно оглядывалась на дверь, ее отпускали. Светорада же оставалась лежать, расслабленно подремывая под руками массажистки, пока в соседнем покое женщины щебетали или играли на музыкальных инструментах, а Руслана кормила и переодевала свое дитя.

В общем, это была сытая и спокойная жизнь, которая погружала в атмосферу безделья, но, с другой стороны, утомляла своим однообразием. Привыкшую обычно находиться в центре внимания Светораду такое полусонное существование тяготило, она скучала и тосковала, почти завидуя Руслане, у которой теперь было много обязанностей и забот. Та оказалась довольно сметлива в изучении языка, и, пока княжна или служанки нянчились с маленьким Взимком, она уходила по поручениям, заводила знакомства. Возвращаясь, рассказывала Светораде, какая тут царит роскошь, какие повсюду яркие ковры, как красивы позолоченные решетки в арках переходов и на окошках, как изумительны отполированные деревянные колонны внутренних двориков, какие богатые бронзовые светильники стоят в простенках, в чашах которых неугасимо горит масло, не дающее ни запаха, ни копоти.

– Ты не скучаешь по Ростову? – порой спрашивала ее Светорада.

В ответ получала почти недобрый взгляд исподлобья.