— «Гедеон»?

Сеф моментально закрывается. Нил не настаивает — не самое лучшее время — и продолжает самым примирительным тоном:

— Никакой дополнительной опасности для Эрвана не было, потому что Парису эту флешку отдал я, и я не сказал ему, откуда ее взял.

— И он тебе не спросил об этом?

— Спросил. Но я не ответил. Я журналист, и у меня могут быть собственные источники информации.

Сеф ложится, закрывает глаза. Она так молода, но на лице следы пережитого страха, слез. Запутавшаяся девочка. Не нужно ей говорить, что́ он думает об их жалкой группировке, и не нужно задавать вопросы про то, «на что там можно будет посмотреть». Всему свое время. Жди.

Не вставая с постели, Сеф хрипло задает вопрос:

— Думаешь, внизу можно попросить принести в номер что-нибудь поесть?

Нил, довольный, что может пошевелиться, с облегчением встает из кресла:

— Пойду посмотрю.

Элиза возвращается с большого светского приема в «Прекателан» в Булонском лесу, устроенном конкурентом ПРГ, которого она собирается поглотить в ближайшие годы. Она тщательно продумала свой туалет: смокинг от Сен-Лорана, прекрасная прическа, макияж, она ослепительна.

Двое мужчин в своих костюмах с галстуком совершенно потерялись рядом с ней; она же настаивала, что необходимо быстро отреагировать на дневные события, нужно, говорила она, уметь предупредить противника. Разговор шел о статьях в утренних экономических газетах, направленных против ПРГ.

— Я согласна, что, если мы не хотим, чтобы эта полемика выплеснулась на страницы национальных газет, отвечать не нужно. Но могу вас заверить, что все крупные предприниматели их читали, и не без удовольствия. Еще чуть-чуть, и они бы начали травлю. За этим стоит Кардона. Использует оружие, добытое для него Субизом. Но это лишь предупреждение. И если Кардона продолжит начатое, я могу ждать… мы можем ждать крупных неприятностей. Нельзя ли его купить?

Герен вопросительно смотрит на Гезда:

— Попробовать можно. Мы подумаем. Но меня заботит другое. Средства массовой информации более-менее контролируемы, но вот что случится, если Шнейдер вспомнит о материалах Субиза во время дебатов в среду?

— У него нет этих досье.

— Мы уже не знаем, у кого они есть, а у кого нет.

— Это может повлиять на итоги голосования в воскресенье?

— Не думаю. Опережение слишком велико. Но потери могут быть.

— Нужно объяснить Шнейдеру, что ему тоже не стоило бы так рисковать.

— Пату хорошо знаком с Дюменилем. И тот и другой выпускники Эколь Нормаль. Ты не возражаешь, чтобы Пату переговорил с ним до начала дебатов?

— Да, думаю, время выбрано правильно.

— А я озабочена другим, — раздается голос Элизы. — Сегодня на приеме была только светская публика. И тем не менее все только и делали, что копались в дерьме, которое всплыло со всей этой вашей историей. Если я правильно поняла то, что мне рассказал один журналист по имени Моаль, который имел дерзость пригласить меня на разговор с глазу на глаз. Известно ли вам, что эту соплячку Джон-Сейбер выпускают из-под ареста сегодня вечером?

Обмен быстрыми взглядами между Гереном и Гездом. Смысл вопроса понятен. Повисает пауза.

— Да, я знал об этом, — отвечает Гезд. — У Криминальной полиции против нее практически ничего нет, четыре дня предварительного задержания истекли… Я не вижу реальных причин для беспокойства.

— Я все же расставлю точки над i. Причина для беспокойства следующая: Криминальная полиция больше не верит в экологический след, как говорит тот же Моаль. Там неплохие полицейские, и мы даже кое-кого из них знаем, не так ли, Пьер? И, следовательно, они начнут искать в других местах. И, судя по всему, должны выйти на след работы профессионалов.

— Каковы ваши источники?

— Не смешите меня, Пьер!

— Пусть так, не будем терять времени. Вы правы, нужно действовать, потому что мы должны любой ценой сохранить нашу свободу действия.

Гезд поворачивается к Герену:

— Можно ли добиться отстранения от дела бригады по криминальным делам?

Через двадцать минут Нил возвращается с подносом, на котором стоит бутылка божоле, омлет с сыром и кусок прекрасного яблочного пирога. Просто подвиг — раздобыть это в такой час. Сначала едят молча. Потом Нил решается все же заговорить:

— Когда я понял, что ты ввязалась в историю, касающуюся ядерных программ, — голос его звучит негромко, на дочь он не смотрит, — я просто впал в панику. Все, что касается атомных исследований, преследует меня как кошмар вот уже двадцать лет. Я должен рассказать тебе о гибели твоей матери.

Сефрон вздрагивает, настолько неожиданно то, что говорит ей отец.

— Разве мама погибла не во время массового теракта в Бейруте, когда мне было два года?

— Не совсем так. — Пауза затягивается, воспоминания об этом всегда причиняют Нилу боль. — Когда я встретил твою мать, я работал военным корреспондентом для английских газет на Ближнем Востоке и жил в Ливане. Она преподавала французский в бейрутском лицее. Мы влюбились друг в друга, страстно, безумно. Рядом с твоей матерью жизнь начинала сверкать всеми красками. — Нил улыбается своим воспоминаниям, поворачивается к дочери. — Когда ты родилась, Люсиль хотела вернуться во Францию, чтобы ты росла в мире и спокойствии. Я любил войну, мы остались. — По лицу Нила пробегает гримаса боли. — Через год после твоего рождения я вышел на потрясающий материал — израильская атомная бомба, государственный секрет, самый охраняемый в мире. Я много работал и нашел свидетеля, который согласился представить фотографии, планы, документы, он был готов говорить об этом. Я добивался цели в полнейшей тайне. Однажды американский журналист, некий Венсан Анна, пригласил меня к себе на обед в окрестности Бейрута. Я принял приглашение. — Нил вздыхает. — Я думал поехать туда один, но там такая красота, масса цветов, зелени, а мы были всегда вместе — твоя мама, я и ты, — мы только что отметили тогда твой день рождения, вот мы и решили ехать все вместе. Твоя мать села за руль… Почему? Не могу этого сказать. И на выходе из города нас обстреляли из ракетной пусковой установки. Работали настоящие профессионалы, прицел был точен. Она умерла на месте. А ты и я, — разочарованная усмешка, — мы отделались несколькими царапинами. — Пауза. — На следующий день английские разведывательные службы посоветовали мне как можно быстрее покинуть Ливан. Мне удалось переправить моего свидетеля и все документы в Лондон, другие журналисты подхватили тему, и мы добыли доказательства существования израильской атомной бомбы. Это в свое время наделало очень много шума. И совершенно ничего не изменило в истории Ближнего Востока. Большое дело — минимальные результаты. Разве что один… Твоя мать погибла.

Взгляды отца и дочери встречаются. Боль никуда не делась, и впервые они делят ее вместе.