— Зуева, ты и пироги? Не верю, — Дим рассмеялся.

Владу захотелось врезать ему со всего маха, он решительно двинулся к воркующим, но остановился как вкопанный, глядя, как Наденька повисла, смеясь, на шее Ника, вовсе не обиженная на то, что ей не вменяют в достоинства приготовление пирогов. Он в принципе не очень понимал дружбы между Димом и Наденькой. У Дима есть девушка, красивая, между прочим, как минимум худая блондинка, со стройными длинными ногами, что, в представлении восемнадцатилетнего Влада, само по себе являлось основательным достоинством, даже если к этой девушке не прикладывались умения печь пироги и подшивать занавески. О детях он и вовсе не думал, готовность родить ребёнка, как достоинство девушки, не рассматривал вовсе. Теоретически, примерно лет через пятьсот, Влад Веселов считал, что ребёнок ему будет нужен, обязательно от жены и обязательно от любимой…

Сейчас, спустя десяток лет, Влад понимал, насколько он тем летом был наивен и глуп, и насколько на самом деле одинок. Смерть матери подкосила его, сбила с ног, оглушила. Он всегда был маменькиным сынком, любимчиком, даже когда родилась сестра, ничего не изменилось для Влада — он оставался маминым… Он доучился в школе, получил золотую медаль, поступил в институт, но как-то машинально, не видя особенно ничего вокруг.

Москва? Город, как любой другой, только более шумный, грязный, быстрый.

Золотая медаль? Есть чем гордиться, в ту пору отменили льготы при поступлении в ВУЗ, оставалось только тупо повесить на стену железяку.

Место в общаге, новые друзья-приятели, долгожданная поездка на Алтай, на которую щедро выделил деньги отец… Всё было фоном жизни маминого мальчика, которого не существовало больше, ведь мамы не стало, а нового Влада Веселова ещё не родилось.

Тем летом они провели в радиальных выходах почти неделю, облазили всё и вся. Аккемское озеро для Влада имело цвет Надиных глаз, её улыбку, оно звучало, как Надюшким смех, было её олицетворением.

Белуха, Трёхглавая, куда они поднялись дружной компанией, весёлой, наглой, открытой всем ветрам и вызовам, стала для Влада вызовом, который он принял и кинул одновременно.

Там, стоя у обрыва, среди кружащегося над головой крупного снега и льда под ногами, щурясь от слепящей белизны и порывистого ветра, Влад смотрел на восхищённую Наденьку, точно так же щурившуюся, и у него замирало сердце, останавливалось.

— Веселов, — Дим тогда толкнул плечом Влада. — Подойти и сделай это.

— Что? — разозлившись, что его оторвали от лучшего вида во вселенной — синих Надюшкных глаз, — он резко развернулся к другу.

— Ну, я не знаю, что ты хочешь с ней сделать, — с неизменной улыбкой ответил Дим. Он в принципе всё делал с улыбкой. Разговаривал, пил водку, шёл под рюкзаком, мёрз на пронизывающем ветру, ловил рыбу в Акемме, кстати, безрезультатно.

И Влад подошёл и сделал, что давно хотел. Там, стоя у обрыва, он поцеловал Зуеву Наденьку, не умея целоваться, не зная, как она ответит и ответит ли. Он поцеловал, как шагнул в заснеженную, бездонную пропасть, оставляя навсегда свою прошлую жизнь… всего себя прошлого. Такого, какой он был. Не понимающего, растерянного, оставшегося одного маминого мальчика, найдя себя нового, точно знающего, что он хочет, и верящего, что добьётся чего угодно.

Надя, кажется, потянулась за поцелуем раньше, чем он успел нагнуть голову под её росточек. Она пахла костром и пронизывающим ветром, она пахла собой, будущим, любовью Влада Веселова.

— А целоваться ты не умеешь, — прошептала она на ухо, потом, когда он еле оторвал себя от сладких губ. Из-за шума в ушах, стучащего пульса бушующей крови и ветра он еле расслышал.

— Я не хочу, — с улыбкой ответил Влад.

— Чего ты не хочешь? — Наденька опешила.

— Не хочу ни с кем учиться, ты научишь меня?

— Хорошо, — она довольно кивнула и подпрыгнула на месте, а потом они смеялись, как два самых счастливых придурка на свете.

Надюшка многому научила Влада Веселова, всё, что он знал, умел, понимал и имел — весь он, — было заслугой его Наденьки.

Так почему сейчас, какого чёрта, что происходит?

Она всегда была против оформления брака, она, а не Влад. Он не горел желанием, но и не возражал. В двадцать лет он сделал ей первое предложение, это был чистой воды порыв. Они рванули в Питер на выходных, копеечных доходов хватило на билеты в плацкартный вагон и неизменный дошик, ни о какой прогулке на катере и речи не шло. Парочка стояла на набережной и смотрела на развод Дворцового моста. Вернее, Надюшка смотрела на мост, а Влад на неё и ревновал. Он ревновал к мосту! Он хотел, чтобы она смотрела на него!

— Выходи за меня! — он прошептал на ухо и улыбнулся, счастливый в предвкушении ответа.

— Ну и шуточки у тебя, Веселов! — Наденька смеялась и целовала оцепеневшего в первое мгновение Влада. Потом-то он тоже смеялся и думал: «Ну и шуточки у меня».

Второй раз он сделал предложение более основательно, пригласил в ресторан, заказал всё, что она любит, купил любимые цветы, даже свитер надел, который она купила, потому что ей нравится. И снова получил отказ, на этот раз осторожный и обоснованный, мол, у них сейчас на свадьбу нет средств, а у неё абсолютно нет времени… совсем нет времени, она зашивается и, кажется, никогда не добьётся своей цели — ординатуры в той самой клинике, у того, самого-самого профессора.

Добилась. Добилась большего. И уехала в Дюссельдорф на три сраных года, а ведь он просил остаться, умолял, он встал на колено и сделал предложение, без кольца, букета, шампанского, зато посредине международного терминала, перед отлётом Наденьки. Приводил какие-то глупые, незначительные для неё доводы, готов был упасть на оба колена и умолять прилюдно не улетать от него, отдать свои почки, пусть вырежет без наркоза и изучает, если ей необходимо.

Он превратил свою жизнь в ад, с перелётами сначала в эконом, а потом в бизнес-классе. Порывался бросить всё, найти другую, других… Куда там! Это было похоже на самоизнасилование, он доходил до ужина в ресторане, и, оплачивая, позорно сливался. Влад не хотел ни с кем, кроме Надюшки. Поцелуй на Трёхглавой приворожил навсегда.

Всё нормализовалось, стало на круги своя, они были вместе, жили, стремились, добивались, побеждали и проигрывали, мечтали. Он всё ещё учился у Наденьки, он не хотел ни с кем другим…

Поучиться было чему. Целеустремлённости, спокойствию, трудолюбию, живости ума, жизнелюбию. Всему, что представляла из себя его Надюшка. Говорили, таким был и он сам, но Влад знал: всё лучшее в нём — это Надина заслуга.

Почему сейчас? Почему всё пошло через кобелиную задницу? Куда засунуть стечение обстоятельств и как доказать ей… Убедить, уговорить, достучаться.

— Ник, — Веселов не смотрел на часы, когда набрал номер.

— Четыре часа утра, мать твою, — прошипел друг в трубку. — Если Стаська проснётся, я тебя убью.