— Свет погасите и помогите влезть, — не высовываясь из-за угла, сердито прошипел я, и лампа почти сразу же погасла.

— А почему вы не пришли через двери? — не выдержал Рамм, когда мы, заперев окно и плотно задернув шторы, снова зажгли лампу.

— Запри дверь и скажи, где Ивар.

— Мы его отправили спать в мою комнату, там есть диванчик, — в ответ на мой сердитый шепот Рамм тоже начал шептать, — а что происходит?

— Гийом приставил ко мне соглядатая, боится, как бы я еще куда-нибудь не отправился без его ведома, — вздохнул я, — а кстати, вы оба убиты.

— Как это? — изумленно вытаращил глаза северянин, а Зигель, лучше знакомый с моими задачками, задумался.

— Там нас не могли, ничего подозрительного не было, — по привычке принялся разбирать он свои действия вслух, — в коридоре солдаты… что, окно?

— Вот именно. Вы в освещенной комнате, на улице темно, смело открыли створки и стоите на виду. Лучник, арбалетчик или метатель дротиков снял бы вас в два счета.

— Ты прав… мы как-то не подумали, — расстроился Рамм, — когда знаешь, что вокруг все свои…

— Особенно когда все свои, а кто-то лезет в окно, — едко фыркнул я, но развивать эту тему не стал, заинтригованный действиями Макквина.

Художник уже развернул портрет и внимательно разглядывал, скептически кривя губы.

— Ну что там, Мак?

— Для того чтобы вы поняли, нужно показать вам оригинал. Этот портрет — всего лишь одна из копий. А вот как нам добраться до моей мастерской, я как раз пытаюсь придумать.

— Она находится в подвале?

— Нет, в башне, но все мы пойти не сможем. Решайте, кто останется.

— Но почему? — не понял Рамм. — Там что, так мало места?

— Нет, места там достаточно, но, если вас начнут искать, кто-то должен будет подать сигнал. Если начнут стучать, поставь эту лампу на подоконник, оттуда будет хорошо виден свет.

— А почему я? — возмутился северянин, но Зигель уже с самым решительным видом встал рядом со мной.

— Рамм, если бы было можно, я взял бы всех, — заявил я как можно мягче, не желая менять решение лекаря, не может быть, чтоб он его не продумал, — но доводы Макквина кажутся мне убедительными, поэтому и прошу тебя остаться. Когда мы вернемся, стукнем вот так, больше никого не впускай. Я все расскажу, когда вернусь.

— Хорошо, — поджал он губы, — я надеюсь.

Лампу снова погасили и только затем раздвинули шторы. После темноты спальни на улице было просто замечательно, луна и звезды, почти не скрытые легкими облаками, освещали, казалось, каждый уголок.

— Тут недалеко идти, — правильно понял мои сомнения Мак, — там, в углу, за выступом, спрятан водосточный желоб, а рядом я повесил веревку с перекладинами. Надеюсь, господин матрос не боится высоты?

Ничего он не боится, хмыкнул я. За время обучения всему, что обязан уметь кандидат на должность королевского ока, наставники сумели изгнать из меня все безотчетные страхи. И теперь по-настоящему я боюсь лишь одного: ненароком наказать невинного.

В башню мы попали на удивление легко, веревка оказалась хитроумно сделанной лесенкой, и взбираться по ней пришлось недалеко. Массивная на вид ставня открылась внутрь от легкого толчка, и дальше мы пошли гуськом по каменным ступеням винтовой лестницы. Макквин легко шагал впереди, освещая себе путь тусклой лампадой, и через несколько минут распахнул дверцу в круглое помещение, находящееся в самой верхней части башни.

— Потерпите минуту, — предупредил художник и, погасив лампу, отправился тщательно завешивать окна.

— А как мы заметим сигнал Рамма? — немедленно заинтересовался я, почувствовав какой-то подвох.

— Извини… Тай, но лорд Бераммонт слишком доверчивый человек… я специально оставил его в спальне. Если решишь… что он должен знать все, рассказывай, но это будет на твоей совести. — Неожиданная отповедь сыскаря меня не особо расстроила, я отлично знал, что он прав.

И даже был благодарен за ловкость, с которой художник сумел решить проблему, не обидев при этом Рамма.

— Вот, смотри. — Макквин сдернул с ярко освещенного портрета темное покрывало, и я с любопытством уставился на него.

Вроде все то же самое, молодая леди сидит в кресле, с грустной лукавинкой глядя прямо в душу выразительными глазами принцессы Элессит, золотистые волосы струятся по плечам, а тонкие пальчики играют небрежно брошенными на столик бусами.

— Не было на том портрете этих бус, — уверенно заявляет из-за моего плеча голос Зигеля, — там вообще ничего этого не было.

А тут есть. Странный набор, тревожащий своей несуразностью и несоответствием строгому платью леди, украшенному дорогим кружевом.

Бусы, которые перебирают изящные пальцы, слишком просты и ярки, а лежащие у локтя предметы вообще кажутся лишними. Да и для чего нужен знатной даме обломок коралловой веточки и яркое перо какой-то птицы?

— Макквин, — повнимательнее рассмотрев изображение, задал я первый пришедший на ум вопрос, — а почему ты нарисовал именно эти предметы?

Художник некоторое время молчал, потом отошел к дальнему шкафчику и достал простой железный ящичек. Поставил на столик возле лампы и повернул в замке снятый с шеи ключ. Только три вещи лежали на куске бархата, выстлавшем холодное нутро: короткая нитка дешевых бус, обломок коралла и слегка смятое перо.

— Откуда это?

— Мы были первыми… — отвернулся от нас Мак и уставился на портрет, однако я сильно сомневался, что в этот момент он видит сидящую в кресле принцессу, — первыми, кто ворвался в тот день в ее покои. Мне до сих пор иногда снится это в кошмарах… везде окровавленное белье, рыдающие перепуганные знахарки и повитухи, орущие младенцы… и бьющаяся в истерике беременная леди. И никаких следов миледи Алексанит. Это мы уводили и отпаивали водой почти лишившихся рассудка женщин, пеленали детей и раскладывали в соседней комнате по кроваткам.

— А где был Гийом?

— Миледи в последний месяц запретила его пускать… ей казалось, что она выглядит старой и уродливой… он жил в тех комнатах, где сегодня допрашивали заговорщиков. Когда он прибежал, мы уже успели немного прибрать. А эти вещи… я нашел у нее под подушкой.

— Ты их кому-нибудь показывал?

— Да, позже, когда началось следствие. Но Антор сказал, что это не ее вещи, и следов магии на них тоже не нашли. Возможно, это просто счастливые талисманы кого-то из рожениц, которые одолжили их герцогине на время. Среди дам были такие, у кого это не первый ребенок.

— Возможно, — задумчиво согласился я, — Макквин, а скажи мне, когда ты нарисовал этот портрет?

— Никогда не верил… — потрясенно оглянулся он, — что у людей может быть такая интуиция. Ты сегодня уже третий раз попадаешь в самую точку.

— Меткость — мой главный талант, — скромно согласился я, — так когда?