И лишь теперь, в этом заснеженном лесу, оказалось, что делать ей, в общем-то, почти нечего.

Джедай все время находил себе какую-то работу: то подновлял стенки шалаша, то притаскивал свежий лапник, то колол дрова и складывал в поленницу. Прикатил откуда-то обрубок пустого, выгнившего изнутри дубового ствола — из него вышла отличная коптильня; вырезал из дерева несколько ложек и удобный черпачок, чтобы, не обжигаясь, разливать похлебку. Даже смастерил косой навес, защищавший от снега и ветра груду лапника — место для собак (правда, они обычно пользовались этим укрытием лишь днем, ночевать же предпочитали в шалаше).

Лесли же после завтрака, если была подходящая погода, шла на охоту. Дичи в лесу хватало — индейки, правда, больше не попадались, олени тоже встречались нечасто, но зайцев и тетеревов было в избытке. Первое время случались и кабаны, но после того, как она подстрелила двух подсвинков и крупную самку, стадо исчезло — очевидно, перебралось в другое, более безопасное место.

Возвращалась она обычно к полудню. Разделывала добычу, часть мяса откладывала на ужин, часть — засаливала или коптила. А потом до вечера лежала на спальном мешке, смотрела сквозь пламя костра наружу, на снег — и думала.

Годами она почти не вспоминала Джерико, а тут он почему-то стал часто приходить в ее мысли. Порой, стоило прикрыть глаза, и он вставал перед ними как живой — гибкий, загорелый, с обаятельной улыбкой и сияющими голубыми глазами.

Она доверяла Джедаю и знала, что он доверяет ей; в последнее время они понимали друг друга чуть ли не с полуслова. Секс? Ладно, чего греха таить — Джерико в этом деле ему и в подметки не годился. Симпатия, доверие, влечение… да, в их отношениях все это было. Не было лишь одного — того радостного смятения чувств, которое когда-то вспыхивало в ней, едва Джерико появлялся в дверях, которое заставляло ее смотреть на него не отрывая глаз и верить каждому его слову. Того, что для Лесли звалось любовью…

Беда подступила незаметно…

Началось все со снегопада. Снег шел трое суток подряд; легкие кружевные снежинки мало-помалу сменились сырыми хлопьями, они таяли на лице и стекали по нему, как холодные слезы.

Все эти дни Лесли на охоту не ходила — сидела в шалаше и штопала носки, меняла завязки на мешках и чинила одежду.

На четвертое утро снегопад наконец прекратился. Когда она вылезла на улицу, ее встретило ясное небо, просвечивающее сквозь серебристую дымку солнце — и ослепительно-белый снег. И звук капели — температура поднялась градусов до тридцати пяти по Фаренгейту, если не больше.

Встретило ее и еще кое-что, куда менее приятное: с привязанной к двум соснам жерди, где на холоде висели припасы, пропал мешок с копченой олениной. Оказалось, что его утащила рысь: ночью, перед самым концом снегопада, прошла по жерди и, вцепившись в мешок, повисла на нем — ремень не выдержал, оборвался, и она умчалась с добычей. Все это удалось установить по застрявшим в сосновой коре серым шерстинкам и по полузасыпанным снегом следам.

Неприятно, конечно, но не смертельно, подумала Лесли. Поругала собак: разбаловались, привыкли ночевать в шалаше — вот воровку и не учуяли; пригрозила: «Ух я вас! Всех вечером на улицу выставлю!»

Оттепель продлилась недолго, уже на следующую ночь грянул мороз. К утру подтаявший было снег покрылся ледяной коркой — собак она кое-как выдерживала, но под человеком проламывалась.

Два дня Джедай мастерил охотничьи лыжи. Бурчал, что никогда такого не делал и не знает, что получится, но результат превзошел все ожидания. Шириной в полторы ладони и длиной больше трех футов, они легко скользили по насту; надев их, Лесли почувствовала себя так, будто у нее выросли крылья.

И на следующий день (наконец-то!) отправилась на охоту.

Собаки, как всегда, бежали впереди, Лесли скользила за ними. Хотя последний раз на лыжах она ходила шесть лет назад, но тело быстро вспомнило утраченные навыки. Вокруг возвышался засыпанный снегом лес — красно-желтые стволы сосен и темная хвоя красиво выделялись на белом фоне.

Красиво… и пустынно. Казалось, она и собаки в этом лесу единственные живые существа. Не было ни зверей, ни птиц, ни даже их следов; лишь однажды Лесли пересекли путь двухдневной давности следы оленя.

Наконец собаки встрепенулись, помчались вперед — и через несколько минут с радостным лаем пригнали зайца.

«Ну, с почином!» — подумала она и, чувствуя приятную тяжесть закинутой за спину тушки, несколько прибодрилась. Увы, этот «почин» так и остался в тот день ее единственной добычей. На обратном пути собаки облаяли сидевшего на дереве тетерева, но он сидел слишком высоко, чтобы Лесли могла рассчитывать на прицельный выстрел.

Теперь она ходила на охоту каждый день, возвращалась чуть ли не затемно, но добычу приносила скудную — одного-двух зайцев, порой тетерева. Стала охотиться и на тех птиц, которых раньше за дичь не считала — рябчиков, куропаток и голубей; все-таки фунт-полтора мяса — это тоже еда.

Сделанные за первый месяц зимовки запасы вяленого и копченого мяса постепенно таяли. На исходе была и мука — что поделаешь, из-за нехватки мяса нередко приходилось варить собакам густую мучную баланду.

Вообще кормление собак стало постепенно болезненной проблемой.

Для Лесли само собой разумелось, что, пока у них остаются хоть какие-то крохи еды, собак кормить надо. Для Джедая, как оказалось, — вовсе нет.

Как-то, когда она в очередной раз сварила котелок баланды и остужала его в снегу, он вышел из шалаша вслед за ней.

— У нас мука кончается.

— Знаю, — угрюмо ответила Лесли.

— А ты ее на собак изводишь! — как он ни старался, а раздражение в голосе скрыть не смог.

Лесли пожала плечами — ссориться и спорить не хотелось.

— Они едят вдвое больше нас!

«Втрое», — мысленно вздохнула она, вслух же попыталась объяснить:

— Пока они держатся на ногах, они могут охотиться. И если в окрестностях появится добыча, они ее и найдут, и под выстрел пригонят. А без них у нас не будет мяса — вот тогда мы действительно можем не дотянуть до весны. Сейчас трудное время, и его надо перетерпеть…

— Но зачем тебе их столько?! — перебил Джедай. — Неужели для охоты не хватило бы пяти-шести штук?!

— Они не штуки! — Лесли вскочила. Повторила, яростно меряя его взглядом: — Они не штуки, Джед! Они мои друзья. Нам с ними много чего пришлось вместе пережить, и я скорее сама есть не буду, чем перестану их кормить. Но… раз ты этого не понимаешь, то тебе и объяснять бесполезно.

В этот день она легла спать отдельно — завернувшись в одеяло, устроилась возле костра на лапнике. Собаки тут же окружили ее со всех сторон, привалившись теплыми боками.

Прошла неделя. Джедай не делал попыток сблизиться, Лесли тоже. Просто старалась лишний раз не раздражать его, понимая, что сейчас, когда им некуда друг от друга деться, любая мелкая стычка может перерасти в ссору.