— Двадцать первый век, — с улыбкой повторил Бегин. — Сначала люди придумали время, а потом стали тыкать в эти часы, будто это аргумент. Мы думаем, что мы сильно изменились со времен, когда в голод было не грех и сородича разорвать и сожрать, лишь бы не сдохнуть самому. Все купили машины, засунули смартфоны с интернетом и выходом в социальные сети в карман и сказали: «Да, теперь мы крутые и сильно отличаемся от обезьян». Повторяли эту хрень, пока не поверили. А потом случится что-то, и вся эта цивилизация и продвинутость летит к чертям собачьим.

Приоткрыв окно, он закурил. Мимо, громко гогоча и матерясь, прошла стайка подростков. Бегин бросил на них хмурый взгляд и хмыкнул.

— Вспомнил историю, читал недавно в интернете. Какая-то очередная наивная любительница кошечек и песиков нарядила свою собачку в платье, назвала ее Пусей и давай очеловечивать. И так поверила в это… А потом Пуся по какой-то одной, только богу известной причине вдруг в приступе животной ярости вгрызлась своей хозяйке в глотку… Слышал про такие истории? А ведь все просто. Это была не твоя ручная Пуся, тупая ты дура. Это дикое животное.

— Ты о чем вообще сейчас? — оторопел Рябцев. — Какая Пуся?

— Все мы — такая же Пуся, которую нарядили в одежды и решили, что это новая ступень эволюции. Новой ступени нет. Посмотри на паникующую толпу. Мозги отключаются. Где он, этот драный венец творения? А нет его больше. Есть стадо. Или посмотри на банду малолеток, которые вдруг с дикой жестокостью разрывают на части случайного прохожего, который просто не так на них посмотрел. И разбудил тем самым память о том, кто они на самом деле, что им очень и очень не понравилось… Знать, кто ты, всегда стыдно. От этого надо убежать и спрятаться. Правда в том, что люди такие же гремучие и темные, какими были изначально. Первобытное всегда рядом и готово проснуться по щелчку пальцев. Мы меняемся внешне — меняем шкуры на доспехи, кафтаны на джинсы — но это все мишура. Гуманность, развитие, культура — это тонкая кожура между тем, что мы хотим видеть, и тем раскаленным животным хаосом, которым являемся мы на самом деле. Семь миллиардов людей? Не смеши меня. Семь миллиардов Зверей. Бомб замедленного действия. Готовых в момент опасности сбросить с себя всю эту хваленую человечность и убивать, убивать, убивать… Грызть друг другу глотки до самого конца. До последнего своего вдоха.

Машина подъезжала к дому, где жил Бегин — темный силуэт с горящими точками-окнами возвышался, вырастая из темноты. Рябцев сопел, сворачивая к многоэтажке. После последней ссоры, когда дело чуть не дошло до мордобоя, дал себе слово сдерживаться. Но сейчас не мог промолчать.

— Сань, ты преувеличиваешь. Зачем, не знаю — может, у тебя драмы там какие-то личные, или детство тяжелое. Но ты конкретно преувеличиваешь. Вот что я тебе скажу.

Машина остановилась около подъезда. Бегин тронул ручку, открыл дверь и, поколебавшись, обернулся на Рябцева.

— Не смеши меня. Два дня назад ты, правильный и видавший виды мужик, готов был разорвать меня на куски ради своего права спаривания. Только потому, что тебе показалось, что на это твое право кто-то покушается. Вот именно об этом я и толкую, Володя. Спокойной ночи.

Бегин хлопнул дверцей и направился к дому на свет свисавшего над входом фонаря. Рябцев, набычившись, сразу же дал газу. Когда машина сорвалась с места, опер не выдержал и смачно выругался, сотрясая салон и выговаривая в пространство, что он думает о Бегине и куда тому следует отправиться.

Бегин присел на лавочку перед подъездом. Во дворе было тихо и темно. Бегин закурил. Ему нужно было многое обдумать.

Вика не спала, когда Рябцев вернулся домой. И не занималась домашними делами. Даже не смотрела телевизор или болтала, как часто бывает в это время, по телефону — с мамой или подружками. Она просто сидела в гостиной и смотрела на Рябцева взглядом, в котором смешались радость, удивление, замешательство и множество других эмоций. Рябцев застыл в двери, не понимая, что происходит. Первой мыслью была самая страшная — она все знает про Ольгу.

— Вика? — голос Рябцева вдруг стал предательски хриплым. — Ты чего такая…? Случилось что-то или…? Что случилось?

— У меня новости, — дрожащим от переполнявших ее эмоций ответила Вика, не сводя с Рябцева глаз. — Я хотела сразу позвонить… Но решила дождаться, когда ты приедешь. Чтобы не по телефону.

От сердца сразу отлегло — история с Ольгой здесь была ни при чем. И тут же в голове вспыхнула совершенно другая, но от этого не менее страшная мысль: Вика уходит. Он был прав, она спит с рыжим ублюдком с работы — и теперь решила уйти.

Вспомнив слова Бегина, Рябцев поймал себя на внутренних метаниях от одного страха к другому и жутко разозлился сам на себя.

— Да что случилось? — возмутился он. — Можешь не интриговать, как в сериале? Мне интриг итак хватает, блин, а тут еще и…

— Я беременна, — выпалила Вика, пожирая Рябцева глазами.

— Что? — услышал Рябцев собственный голос.

— Я беременна. Володь… у нас будет ребенок!

Рябцев стоял, разинув рот. Его словно толкнули куда-то, и он, теряя ориентацию, падал, падал и не мог зацепиться хоть за что-либо — рядом не было ничего. Понимая где-то в глубине себя, на периферии сознания Владимира Рябцева, как нужно себя вести, он натянул улыбку и шагнул к Вике. Смеясь и радуясь, она бросилась обнимать мужа. Рябцев прижал Вику к себе, пытаясь осознать услышанное. Осознать не получалось. Ведь это меняло все. Абсолютно все.

Он словно видел, как его жизнь, со злорадным смехом перепрыгивая через невидимый рубеж, прямо сейчас менялась навсегда. И все стало намного безумнее и сложнее, чем раньше.

Перед подъездом Бегин сидел не больше десяти минут. С тротуара свернула молодая женщина, и Бегин не стал заходить сразу за ней, чтобы не пугать. Он подождал минуту и, коснувшись замка магнитным ключом, шагнул в подъезд.

Лифт был занят, грохоча где-то далеко наверху. Бегин решил отправиться наверх пешком. Дополнительная нагрузка для ног, привыкших покоится в кабинете или салоне машины, не помешает. Сегодня он решил обойтись без алкоголя — дома ничего нет, а идею зайти в магазин Бегин решительно отмел. Чтобы не только быстро уснуть, но и отогнать кошмары, можно выпить горсть таблеток. Или сидеть — за компьютером, или на кухне, неважно — до тех пор, пока организм не потребует свое и не заставит провалиться в глубокий сон. Бегин иногда поступал так. В те ночи, когда организм, как сегодня, больше физически не мог принимать в себя новые дозы алкоголя.

Казалось, он добирался целую вечность. Площадка с его квартирой была погружена в темноту. Где-то наверху кто-то курил — Бегин слышал сопенье, когда человек выдыхал дым, и шорох подошв по бетонному полу лестничной клетки.

Бегин достал ключ и, шагнув к квартире, вставил его в замочную скважину. И тут же почувствовал, что под дверью что-то лежало — потому что правой ногой Бегин наступил прямо на этот предмет.

Как назло, на площадке хоть глаз коли. Бегин щелкнул замком и толкнул входную дверь, которая тихо скрипнула в петлях. А потом убрал ногу, щурясь и пытаясь разглядеть на полу, во что же он угодил. На том месте, где только что находился его ботинок, ничего не было. А вот справа и слева чернели очертания предметов, похожих на большие колючки или звездочки.