Очень скоро остатки разбитых каре побежали, внося сумятицу в еще стройные ряды не подвергшихся атаке батальонов и тем самым предопределяя их поражение. Четкое взаимодействие на поле боя тяжелой и легкой кавалерии дало отличный результат – в какие-то полчаса организованные остатки улорийской армии перестали существовать. Сумевшие уцелеть пехотинцы сдавались в плен или пытались укрыться в сосновой роще от ринувшихся в преследование гусаров.

Увлеченные созерцанием картины полного разгрома пехоты противника, мы не сразу обратили внимание на крики и звуки выстрелов, раздающиеся сзади, как раз со стороны оставленного моим штабом холма.

– Это еще что такое? – Игнат потащил из ножен шпагу, пытаясь разглядеть сквозь дымную завесу происходящее у нас в тылу.

Вот так сюрприз! Неужели кто-то в остатках союзной армии еще сохранил способность действовать столь дерзко и хладнокровно? Не рановато ли я поверил в окончательную победу? Хотя, если бы это было что-то реально опасное, оставшееся там охранение смели бы в мгновение ока.

– Капитан! – я окликнул ближайшего ко мне пехотного офицера из Белогорского полка. – Атакуйте холм своей ротой!

– Михаил Васильевич, можно я с ними? – возбужденно попросил Игнат, смешно шевеля усами.

– Не с ними, а за ними! – усмехнулся я. – Мне Наталья Павловна велела присматривать за тобой!

Довольно оскалившись, Лукьянов с обнаженной шпагой устремился вдогонку за пехотной ротой.

Командир роты благоразумно не стал отдавать приказ на ружейный залп, сделав ставку на штыковой удар. Минуты через две мы услышали дружное «ура» и несколько выстрелов в ответ, после чего довольно быстро все стихло. Еще минут через пять вернулся Игнат.

– Их всего человек тридцать было, – разочарованно махнул он рукой, – наемники.

– Тебе повезло! Тебе просто повезло! – бешено вращая глазами, выкрикнул в мою сторону пленный офицер в разорванном мундире, которого грубо тащили наши пехотинцы.

– Кто это? – поинтересовался я у Лукьянова.

– Какой-то полковник Беккер, – пожал плечами Игнат, – вроде как главный у наемников.

– Уведите! – недовольно поморщился я.

Тратить время и нервы на бесполезные споры с ним я не собирался. По всей видимости, господин наемник поставил все на отчаянный обходной рейд с целью устранить или захватить в плен весь наш штаб. Или одного меня, если угодно. Задача дерзкая и трудновыполнимая, тем обиднее полковнику было потерпеть неудачу в самый последний момент из-за нашего перемещения с холма на равнину. Вот это он и называл моим везением, хотя кто ему сказал, что удастся осуществить задуманное, останься мой штаб на месте?

В любом случае на ход битвы этот эпизод уже не мог оказать никакого влияния. Так что это обычный жест отчаяния или попытка выторговать для себя условия почетной сдачи, не больше.

– Михаил Васильевич, – робко подал голос Иванников, – а как вы догадались, что нужно уйти с холма?

– Силой мысли! – раздраженно бросил я в ответ. – Сашка! Хоть ты ерундой не страдай! Мы ж ничего не видели оттуда!

Еще один последователь Григорянского в моем окружении нарисовался, готовый любое мое удачное действие объяснять то ли прямым происхождением, то ли духовной связью с Князем Холодом из древних сказок. Иногда я готов отнестись к подобным разговорам со снисхождением, иногда даже готов использовать сложившуюся репутацию во благо страны для устрашения врагов. Но мои-то соратники должны понимать, где правда, где вымысел, где стоит подыграть, а где снисходительно улыбнуться. Уж я-то точно знаю, что ничего сверхъестественного во мне нет, я самый обычный человек, просто из мира, на пару-тройку веков опережающего этот.

В полной боевой готовности мы провели на поле боя еще около двух часов. Последние очаги сопротивления были подавлены, шел активный сбор пленных, оказывали помощь раненым. Естественно, все ждали известий о короле Улории. Среди солдат велись споры о том, что лучше: чтобы Янош был убит или чтобы был захвачен в плен? А вот я считал, что пусть его королевское величество улепетывает без оглядки до самого Раеца. Пусть переваривает полученный горький урок и делает правильные выводы о том, с кем и против кого стоит дружить, чтобы не страдала ни твоя репутация, ни государственная казна, ни территориальная целостность твоей страны.

Кстати о территориальной целостности. Заберу-ка я у Улории «порченые земли». Улорийцам они все одно без надобности, а нам пригодятся. Пусть эпоха нефти еще не наступила – позаботимся о будущем, так сказать. И оформить можно красиво: потребовать в качестве контрибуции солидную денежную сумму, после чего милостиво согласиться принять вместо золота кусок абсолютно бесполезной территории. Мол, и вам лицо сохранить, и нам хоть что-то в качестве возмещения затрат. Янош согласится, никуда не денется.

Вот пока он остается у власти в своей стране, возможны такие манипуляции. Все прелести бездумного следования в фарватере внешней политики Фрадштадта король Янош прочувствовал на своей шкуре и, я очень надеюсь, не захочет бесконечно наступать на одни и те же грабли. А вот если в соседнем государстве произойдет смена власти, то все может начаться с начала – попытки реванша по отношению к Таридии, стремление к доминированию на континенте и продолжение пагубной дружбы с Островами.

Потому-то я и вздохнул с облегчением, когда командир уланов доложил о захвате остатков обоза и бегстве улорийского монарха.

– Я организовал преследование, но пока безрезультатно, – виновато развел руками Румянцев.

– Да и черт с ним, – равнодушно ответил я, – пройдитесь по всем дорогам, пошумите. Чтобы быстрее бежал. Но поймать его во что бы то ни стало не стремитесь.

– Как же так, ваше сиятельство? – Румянцев недоуменно переглянулся с Веселовым.

– Он же оклемается и опять к нам полезет! – поддержал его гусарский подполковник.

– Если уж Янош опять ничего не поймет, то править ему останется недолго. Это его последний шанс остаться королем! – ответил я тоном, не терпящим возражений.

Никто возражать и не стал. Вот и правильно. Раз князь Бодров так сказал, значит, так и будет. Правда, для этого придется решить кое-какие дела в столице. Вот этим я и займусь в ближайшее время.

Можно назвать меня тугодумом, а можно – оторванным от жизни мечтателем, верящим людям на слово и вообще верящим в благие намерения окружающих. И то и другое будет справедливо. Я ведь искренне верил, что вжился в свою роль, нашел свое место в новом мире, прошел все проверки на лояльность правящей династии и многократно доказал свою состоятельность и на поле боя, и на ниве прогрессивных реформ. Потому и расслабился, потерял бдительность. Несмотря на постоянные трения с церковью, особенно с инквизицией, и ненависть дворцовых прихлебателей, я чувствовал себя уверенно, считал, что уж в Таридии мне точно никто и ничто угрожать не может, кроме происков внешних врагов. Даже с Глазковым у меня наладились отношения, вроде как поняли мы с ним друг друга. Казалось – живи и спокойно работай на благо страны.