— Да ты, кажется, и вправду в это веришь. Знаешь, я бы понял, если бы все случилось один раз. Я бы подумал: «Ну, это было перед отправкой из лагеря. Мы беспокоились, боялись того, что нас ждет. Человек ищет утешение где может». Но во второй раз начал именно ты! А потом смотрел на меня с таким отвращением!

— Иногда ты и правда внушаешь мне отвращение, — небрежно бросает он. — Когда я думаю о том, что ты такое. Я понимаю — ты считаешь, что и я такой же, но я-то знаю, что это не так. Ты прав. В такие минуты ты мне отвратителен. Может быть, твоя жизнь такова. Может, твоя судьба должна была сложиться именно таким образом. Но не моя. Я не желал для себя такого. Никогда не желал.

— Только потому, что ты лгун!

— Последи за своим языком, — говорит он, прищурившись. — Мы друзья, Тристан, — во всяком случае, мне хочется так думать. И совсем не хочется с тобой ссориться. Для этого уже поздновато.

— Я согласен. Уилл, ты мой лучший друг. Ты… ну слушай, я должен это сказать, наше время истекает. Для тебя хоть что-то значит, что я тебя люблю?

— Ради бога, — шипит он, с губ слетает нитка слюны и падает на пол. — Не говори так. Что, если кто-нибудь услышит?

— Мне плевать. — Я подхожу и становлюсь прямо перед ним. — Послушай меня только один раз. Когда все это кончится…

— Отойди. — Он толкает меня — возможно, сильнее, чем намеревался, потому что я теряю равновесие и со всей силы падаю на плечо. Тело пронзает боль.

Уилл смотрит на меня, прикусив губу, словно мимоходом жалеет о сделанном, но лицо его опять застывает.

— Слушай, что ты вообще ко мне прицепился? — спрашивает он. — Чего тебе все время от меня надо? Почему ты вечно зудишь? Меня тошнит от того, что ты сейчас сказал, понятно? Я тебя не люблю. В последнее время ты мне даже не особенно нравишься. Ты мне подвернулся, вот и все. Подвернулся в нужный момент. Я тебя презираю, и больше ничего. Какого черта ты вообще тут оказался? Небось все нарочно подстроил? Специально споткнулся о Маршалла, чтобы тебя заперли со мной?

Он делает шаг вперед и бьет меня по лицу; это не удар кулаком, как бьет мужчина мужчину, а пощечина. От удара моя голова мотается на шее, но я словно онемел от потрясения и даже пошевелиться не могу.

— Видно, ты от меня чего-то ждешь, а, Тристан? Так ты этого не получишь. Понял? Пойми уже наконец!

Он отвешивает мне вторую пощечину; я не сопротивляюсь.

— Неужели ты думаешь, я хочу иметь что-то общее с таким человеком, как ты?

Он подходит вплотную и дает мне третью пощечину; правая щека пылает от боли, но я по-прежнему не в силах дать ему сдачи.

— Боже! Когда я думаю о том, что мы делали вместе, меня тошнит, ты понимаешь это или нет? Меня блевать тянет!

Четвертая пощечина. Я наконец бросаюсь на него, я готов бить, пинать его в гневе, но он, неправильно истолковав мои намерения, снова толкает меня со всей силы, так что я падаю на ушибленное плечо, и это дико больно.

— Оставь меня в покое! — орет он. — Господи боже мой! Мне осталось жить несколько часов, а ты хочешь напоследок перепихнуться по старой памяти! Что ты за человек вообще?!

— Я совсем не то… — мямлю я, кое-как поднимаясь на ноги.

— Мать твою! — он нависает надо мной. — Я сегодня умру! Оставь меня в покое хоть на пять минут, бля, чтобы я мог собраться с мыслями!

— Уилл, прошу тебя… У меня по щекам бегут гневные слезы. Я тянусь к нему. — Прости меня, ладно? Мы же друзья…

— Никакие мы не друзья, бля! — кричит он. — И никогда не были друзьями! Пойми это наконец, кретин!

Он решительно подходит к двери и колотит в нее кулаками, крича сквозь прутья решетки:

— Уберите его отсюда! Дайте мне хоть минуту покоя перед смертью!

Он толкает меня к двери, на прутья решетки.

— Уилл, — говорю я, но он мотает головой и все же притягивает меня к себе — в последний раз.

— Слушай меня, — шепчет он мне на ухо. — И запомни хорошенько: я не такой, как ты, бля. Жаль, что я вообще тебя повстречал. Вульф мне все про тебя рассказал, про то, кто ты есть, но я остался твоим другом — из жалости. Потому что никто никогда с тобой дружить не стал бы. Я тебя презираю, понял?

У меня кружится голова. Расскажи мне кто-нибудь, что Уилл может быть таким жестоким, — я бы ни за что не поверил. Но он, кажется, говорит всерьез, веря в каждое слово. К глазам у меня подступают слезы. Я открываю рот, но слов у меня нет. Мне хочется лечь на койку лицом к стене и притвориться, что никакого Уилла не существует, но тут раздаются торопливые шаги — кто-то бежит к нашей двери. В замке поворачивается ключ, и дверь открывается. Входят два человека и смотрят на нас.

* * *

Я стою во внутреннем дворике — мне кажется, что проходит вечность и что моя голова сейчас взорвется. У меня внутри — огненный шар ненависти. Я ненавижу Уилла. Все, что он заставил меня делать, все, что он мне говорил. И как он мной играл. Страшно болит плечо, на которое я упал дважды, и лицо горит от пощечин. Я оглядываюсь на дверь камеры, где до сих пор заперт Уилл, — теперь с ним капрал Хардинг и капеллан. Мне хочется вернуться туда, схватить Уилла за шею и колотить головой о каменный пол, пока мозги не вылезут. Я хочу, чтобы он сдох, сволочь такая. Я люблю его, но хочу, чтобы он сдох. Нам с ним тесно на одной земле.

— Нужен еще один! — орет сержант Клейтон, обращаясь к Уэллсу.

Уэллс качает головой.

— Только не я, — говорит он.

Я гляжу перед собой — расстрельная команда уже собралась, солнце взошло, шесть часов утра. Пять человек стоят в ряд, шестое место пустует.

— Вы же знаете, сэр, не положено, — говорит Уэллс. — Это должен быть кто-то из рядовых.

— Тогда я сам! — рычит Клейтон.

— Нельзя, сэр, — не отстает Уэллс. — Устав запрещает. Погодите минутку, я сейчас сбегаю в окопы и найду кого-нибудь. Из новеньких, кто с ним незнаком.

Я не узнаю ни одного из пяти парней, которых выстроили, чтобы убить Уилла. Все они очень испуганы. И чисто вымыты. Двое заметно трясутся.

Я подхожу к ним. Клейтон удивленно смотрит на меня.

— Вам шестой нужен? — спрашиваю я.

— Нет, Сэдлер, — говорит пораженный Уэллс. — Только не вы. Возвращайтесь в окоп. Найдите Мортона. И пошлите его сюда, хорошо?

— Вам шестой нужен? — повторяю я.

— Я сказал — нет, Сэдлер!

— А я сказал, что буду шестым.

С этими словами я беру шестую винтовку. Ненависть пульсирует у меня в жилах. Я выпячиваю челюсть, чтобы заглушить боль в скулах, но каждое движение ощущается как новая пощечина.

— Отлично, раз так, — рявкает сержант Клейтон, жестом приказывая караульному открыть дверь. — Ведите его, уже пора.

— Сэдлер, одумайтесь, ради бога, — шепчет Уэллс, хватая меня за руку.