– Ну что? Привет, Джаред, добро пожаловать ко мне – к новой Венди. Как тебе мое бельишко? Ничего я в нем, нравлюсь?

– Венди, ты – часть этого мира. Такая же, как любая ромашка, как ледники, как землетрясения и дикие утки. Тебе было уготовано родиться и жить. Ты уж поверь мне. А то, что ты… ты мне нравишься, так это слабо сказано. Ты меня так завела! Ты шикарно выглядишь.

– Джаред, ты можешь меня полюбить?

– В каком смысле?

– В любом, только чтобы мне больше не было одиноко.

Кожа у нее вся в мурашках, соски напряглись.

– Спрашиваешь,

– Ну так иди ко мне.

Я срываю с себя футбольные доспехи – все эти щитки, накладки, нижнюю футболку. На мне остаются только наплечники.

– Плечи забыл, – говорит она.

Я делаю последний шаг к ней.

– А теперь, Венди, – тсс! Почувствуй, как я прохожу сквозь тебя.

– Тсс – тихо, Джаред!

Черт, охренеть. Здорово как! Нет, блин, это даже лучше, чем пол в доме Карен.

Венди смеется, потом затихает.

– Ничего смешного, – говорю я. – В последнее время мне не часто удается этим позаниматься. Кайф-то какой!

Я останавливаюсь, замираю в ее теле. Над нашими головами в верхушках деревьев о чем-то галдят вороны. Я прохожу сквозь нее и словно получаю ответы на давно мучившие меня вопросы; ощущение такое, будто я «завис» в некоем моменте истины. Я оглядываюсь – она стоит неподвижно, подняв лицо к небу, наслаждаясь этим ощущением. Ее чувства все еще заперты в другом мире.

Я снова надеваю спортивную форму, повисаю в воздухе перед Венди и еще несколько минут наблюдаю за ней, пока ее тело и разум оттаивают. Ее взгляд фокусируется на мне, и она говорит:

– Хорошо, правда?

– Да.

– Я об этом думала с семьдесят восьмого.

– Ты умеешь ждать. С тобой было здорово.

– Теперь ты уйдешь?

– Я тебя не бросаю. Но сейчас мне действительно нужно идти. И вот еще…

– Не надо. Я догадалась. Я беременна?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Это профессиональный навык. Я всегда распознаю беременных.

Она молчит. Мысли ее витают где-то далеко; затем:

– Спасибо тебе, Джаред.

Я поднимаюсь – вверх, вверх, к верхушкам деревьев и еще выше – в небо.

– До свидания, Венди.

Джейн висит за спиной Меган, которая медленно ведет мотоцикл по улицам города-призрака. Ей приходится объезжать поваленные деревья, опасаться собак и следить за непредсказуемой, мгновенно меняющейся погодой.

Я заглядываю в ее мысли, и то, что мне там открывается, завораживает меня. Наименее сформировавшаяся как личность, она и все перемены пережила легче, чем остальные. Она спокойно переезжает лежащий поперек дороги скелет, словно какую-нибудь ветку; закурив сигарету, бросает еще горящую спичку в окно ближайшего дома и даже не оборачивается, чтобы взглянуть на то, как в нем начинается пожар.

Погода сегодня отличная – солнышко, свежий воздух. Редкий день, когда ветер не воняет горелыми автомобильными покрышками; дым с этой гадостью постоянно приносит нам ветром из Китая, через Тихий океан.

Меган едет по Стивенс в направлении Рэббит-лейн. Вдруг на нее обрушивается ощущение одиночества; приступ настолько неожиданный, острый и сильный, что я могу сравнить его разве только с внезапно налетевшим торнадо. Меган вдруг осознает, что за весь год ни разу не заглянула в дом, где жила Дженни Тайрел. Она не знает, что там увидит, но чувствует, что должна туда попасть.

Волосы у Меган отросли и свисают на сторону, как не до конца сложенные птичьи крылья. Тряхнув ими, она толкает калитку дома Тайрелов. Лужайка перед ним, как и все остальные, превратилась в заросший луг. Рождественские украшения пообтрепались за год, резной край крыши стал терять «зубы». Машины стоят, покрытые слоем пыли, колеса спущены. Машина, припаркованная около дома, – верный признак того, что в доме будут «протёчники». Так и есть: мистер и миссис Тайрел сидят на полу в гостиной, вокруг – альбомы с семейными фотографиями, свадебное платье миссис Тайрел, бутылка вина. Тела мумифицировались, и в доме не пахнет.

– Кого я вижу! Мистер и миссис Тайрел! – Меган приветливо смотрит на них. – Я тут хотела пошарить немного в барахлишке вашей дочери. Она в супермаркете, там, в Линн-вэлли. Ничего, если я поднимусь к ней? Не возражаете? Джейн, смотри – это комната Дженни. Как всегда, свинарник.

Меган снимает рюкзак, в котором сидит Джейн, и кладет малышку на кровать. В комнате особо ничего не изменилось. Дверь была закрыта, так что и пыли накопилось не много. Косметика, шмотки повсюду. Фотография Меган, Дженни и всей старой компании – команды, игравшей в хоккей на траве.

Лыжные ботинки, несколько постеров Аланис Морисетт по стенам. На столе – дневник. Меган и понятия не имела о том, что ее подружка ведет дневник.

– Так-так, – говорит она. – Вот что, Джейн, придется нам тут слегка задержаться.

На глаза навертываются слезы; сердце готово разорваться.

28 сентября 1997.

Интересно, что Меган о себе воображает? Встречается с парнем постарше и уже думает, будто она – Мисс Лучшая Задница. Его зовут Скиттер, и, честно говоря, не Бог весть какое это приобретение. Парень он, конечно, здоровый, ноги красивые, но он такой неотесанный. Одевается как болван, наркоту жрет. Поганой метлой такого от себя гнать.

Сегодня мы выиграли в хоккей на траве. Играли с «Хиллсайд», счет 5:3. Один гол мой. Клево!

«Ну, Дженни, ты и свинья. Ты же ревновала с первого дня, ты пыталась влезть во все, что было у нас со Скиттером. Скиттер даже прозвал тебя „рыбой-прилипалой". А я, дура, еще тебя жалела».

13 октября 1997.

Скиттер развязался с Меган, хотя она, конечно, пытается подать все так, будто это она его бросила. Как же! Она в последнее время действительно здорово не в себе, не удивительно, что все-таки получила пинок под зад. Я думаю, дело еще и в той дурацкой школе, где она учится, – в Северном Ванкувере. Школа точно для уродов. Надо будет придумать, как позвонить Скиттеру, чтобы не выглядеть при этом потаскухой. Спросить, что ли, где можно хэш достать? Телефончик-то его у меня есть.

«Нет, это уже слишком. Даже слишком слишком. Бросила его я, не надо песен. Потому что он настоящий козел, хитрый и жадный. Подумать только – я покупала ему все, что он просил. Он вообще использовал девчонок. Это надо же, чтобы школьницы платили за твои сигареты».

Меган вдруг понимает, что ужасно соскучилась по Дженни.

2 ноября 1997.

Вот это да! Мать Меган очнулась. Классно! Она лежала в коме, сколько я Меган знаю, то есть – всю жизнь, а это целая прорва времени. Об этом говорят по телевизору, в газетах, везде. Только родичи Меган никого туда не пускают и фотографировать не разрешают. Поэтому везде показывают старую школьную фотографию матери Меган, которую ее папаша держит у себя в конуре. Теперь, небось, родственники еще больше наплюют на Меган. Прикольно. То-то же, поймет, каково это, когда никому до тебя дела нет, как я живу. Хотела позвонить ей, но телефон у них весь день занят был.