Потом мы со Скиттером поехали к какому-то его приятелю, но того дома не было. Так Скиттер поддел дверь и открыл ее. Мы с ним три часа развлекались в пустом доме. Мне понравилось. Так заводит, когда в непривычном месте.

«Дженни, хамство это все. Моя мама проснулась – так ты и это к себе привязала. А что до Скиттера и того, чтобы с ним перепихнуться где-нибудь не дома, так он ведь настоящий извращенец и любил трахаться в самых неподходящих местах – даже в раздевалке „Лё Шато“, хотя, если честно, было оно просто классно».

26 декабря 1997.

Мы с Меган снова дружим. Чтобы доказать мне это, она даже пригласила меня к себе, ну, в дом Лоис, и я впервые увидела КАРЕН вблизи. Ну и страшная же она!

Словно у человека анорексия в последней, предсмертной стадии. Жутко подумать, как они с Ричардом занимаются этим делом. Бр-р. Может быть, Ричард подождет несколько месяцев, пока она хоть чуть-чуть вес наберет. А смотрела она на меня так, будто все про меня знает. Нет, страшила она еще та.

Сегодня пошла по магазинам – вернула большую часть рождественских подарков. Оно, конечно, невежливо, но эти деньги мне пригодятся, чтобы купить набор инструментов, про который мне Скиттер уже вес уши прожужжал. У него на той неделе день рождения.

«Не хочу я тебе отвечать. Ну, написала ты всякую хреновину про мою маму, сама и дура. А что касается Скиттера, так ты, похоже, клюнула на его любимую удочку: „Купи мне что-нибудь, а то я тебя брошу“. Мудак».

27 декабря 1997.

Купила Скиттеру его инструменты. Оказалось так дорого, что я чуть не выпала в осадок. Пришлось переваривать это дело, сидя в «Сабвее». Переваривала минут пятнадцать, заодно сожрала кучу всякой фигни.

«Прилипалу» с ее мамашей и Лоис вчера показывали по «ящику». Выглядели они куда лучше, чем в жизни. А Меган – та просто девочка-цветочек. Ни за что не подумаешь, что этот «цветочек» переспал с Уорреном и с Брентом ЗА ОДИН ВЕЧЕР в прошлом году на празднике в Бернсайд-парк.

«Ах вот как, Дженни! Ну все, ты мне больше не подруга. Лучший день в моей жизни так охаять! А главное – назавтра же мы гуляли вместе, и ты вела себя так, словно и не ты написала эту гадость в своем дневнике».

Меган тяжело вздыхает.

– Как я по тебе скучаю, Дженни.

Стена комнаты вдруг загорается золотистым светом, и из зеркала появляюсь я.

– А, – говорит Меган, – это ты.

– Теплый прием, ничего не скажешь. Можно подумать, к тебе каждый день гости с того света являются, да еще и не по одному.

– Пошел ты… Ты, скорее всего, даже не настоящее привидение. Так, отребье какое-нибудь. Продукт глубокой переработки желудочно-кишечного тракта. Леший, может быть, или домовой.

– Я – домовой? Думаю, что нет.

– Ладно, иди отсюда. Катись, Каспер, сделай детям ручкой.

– Чем это я тебе не угодил?

– Слушай, если ты такой важный, такой настоящий призрак, так вытащи меня из этой задницы, перенеси куда-нибудь, где получше.

– Я не могу этого сделать.

– Ну конечно, я же говорила. Леший ты, вот кто. Давай, мотай отсюда, моргай лампочками в другом месте. И не доводи меня, урод прозрачный.

– Ни хрена себе! Вот это отшила. Эй, детка, а хочешь, я тебе чудо какое-нибудь устрою?

– Насмотрелась я чудес, на мой век хватит.

Я меняю тему:

– У тебя чудная девочка. Сколько ей?

– Полгода.

– А почему ты ее Джейн назвала?

– Джейн – такое имя… Оно подходит тем, у кого счастливая, гладкая жизнь. Все Джейн, они всегда уверенные такие, крутые, всё при всем.

– У нее красивые глаза.

– Глаза у нее от Скиттера – безумные. И она слепая. Гамильтон как-то сказал, что смотришь ей в глаза, как на полную луну, и вдруг понимаешь, что она не полная, что до настоящего полнолуния еще день-два осталось. Это было еще до того, как мы поняли, что она не видит.

– Гамильтон такие перлы выдавал чуть не с детского сада. Я его знал всю жизнь, и твоего отца тоже.

– У тебя хоть друзья были. А у меня никого не осталось. Знаешь, как я по Дженни скучаю? – Она протягивает мне пачку компакт-дисков Дженни. – Хочешь? Целая коллекция – забирай. Куча танцевальной музыки.

– Нет, спасибо.

– Ну так вали отсюда.

– Меган, что с тобой?

– Я сказала – проваливай!

– Тебе одиноко?

– Нет!

– Можешь признаться, не бойся. Скучаешь по Дженни?

– По этой стерве?

– Да-да, по этой самой стерве. Соскучилась?

Меган молчит, молчу и я. Жду – столько, сколько ей нужно.

– Скучаю, – говорит она через минуту. – Мне одиноко. И все, хватит об этом. Меняем тему.

– О чем будем говорить?

– Не знаю. Выбирай ты.

– Согласен. Так будет честно. Тогда ответь мне на один маленький вопрос: каково оно – жить в мире каким он стал сейчас?

– Это, по-твоему, «один маленький вопрос»?

– Ну, вопрос, положим, ничего. Попробуй. Пристрелочный выстрел.

– Все-то вам, водяным, неймется. Ладно. Дай только подумать.

Она захлопывает дневник Дженни и откидывается на стену. Джейн лежит рядом с ней.

– Мир «каким он стал сейчас», Джаред, это – как бы это тебе сказать – вот: это сплошной праздник. Веселье до упаду. Я уже так навеселилась, что больше не могу. – Она изображает, что задыхается от смеха, и продолжает: – А как ты думал? Смотри: каждый день – будто воскресенье. Ничего нигде не происходит. Ну, кино смотрим по видику. Книжки иногда читаем. Еду готовим – из консервов да из коробок. Свежего ничего. Телефон не звонит. Ничего, ничегошеньки не происходит. Почты нет. Небо все провоняло какой-то гадостью. Когда народ позасыпал, реакторы работать остались, заводы там всякие. Странно, что мы еще здесь не окочурились.

– Ты удивилась, когда наступил конец света?

Меган устраивается поудобнее.

– Да. То есть нет. Нет, не удивилась. Понимаешь, было очень похоже на то, что все люди вдруг впали в кому. А я к этому делу привычная. Ты только не подумай, что я тебя разжалобить пытаюсь. Просто это правда.

Она зажигает сигарету из валяющейся в комнате пачки Дженни.

– Смотри-ка, год прошел, а ментол шибает – как свежий. Ты курил?

– Да ты что! Я же качок, спортсмен.

– Круто. А спал с кем-нибудь?

– Сплошь и рядом. А с чего это тебя так заинтересовало?

– Да тут, сам понимаешь, некоторая нехватка мужского населения наблюдается.