По тому, как падре всматривался в лицо каждого индейца, она догадалась, что он искал какого-то конкретного человека.

Прикрыв глаза от солнца, она пробежалась взглядом по садам, где мужчины пололи сорняки и распыляли удобрения, по загонам для скота, маслобойне и амбарам с зерном, дубильне и прачечной — везде кипела работа. Подойдя к прессу для оливок, она стала наблюдать за стариком, который терпеливо подгонял ослика, чтобы тот шел по кругу. Большой камень давил оливки, превращая их в кашицу и масло. Сутулый и седовласый человек был ей незнаком. И когда он вышел из тени на солнечный свет, она сразу обратила внимание на индейские черты его лица.

Прежде чем Анжела придумала что сказать, старик поднял голову и заметил падре. Сперва он замер. А потом — бросился бежать.

Священник подобрал свою робу, под которой оказались голые ноги в сандалиях, и пустился в погоню, крича мужчине, чтобы тот остановился. И в мгновение ока набежала толпа из рабочих, членов семьи и гостей — посмотреть, отчего вдруг святой отец так расшумелся.

Анжела первой подоспела к ним, священник загнал индейца в угол у прачечной. Старик упал на колени и в отчаянии протягивал руки к падре.

— Пожалуйста, отец! — запыхавшись, сказала Анжела. — Не наказывайте его.

— Этот человек — крещеный христианин, сеньора. Его место в миссии. — Падре смягчился. — Они как дети, сеньора, и их нужно наставлять на путь истинный. Воспитывая своих сыновей и дочерей, разве вы не наказывали их, если в том была необходимость?

— Но, отец, он стар и напуган.

Она отпрянула, когда старик с безумным видом начал дергать ее за юбку, умоляя о помощи на смеси испанского и родного языков. Он явно был в ужасе.

— Отец, возможно, его следует отпустить обратно в деревню.

Священник печально покачал головой.

— Когда семья Сепульведа получила земли Сан-Висенте и Санта-Моники, они расчистили ее под пастбище. Этого человека нашли бродившим среди руин заброшенной деревни неподалеку от подножия гор. Он был наг, сеньора, и страдал от голода. Его привезли к нам, чтобы мы накормили его, одели и обратили в Христову веру.

Анжела смотрела на священника и думала: он — хороший человек.

Потом она посмотрела на старика и подумала: он всего-навсего хочет быть свободным.

Анжела решила, что попытается спасти индейца. Если она попросит падре, чтобы он разрешил старику остаться здесь, он согласится. В конце концов, она жена Хуана Наварро.

Но в следующий момент она увидела приближавшегося к ним разгневанного Наварро. Он уже оценил ситуацию. Велев падре забирать своего индейца, Наварро, рявкнув, разогнал остальных зрителей. Когда через секунду под арочным сводом они остались вдвоем, Наварро грубо схватил Анжелу за руку и тихо произнес:

— Я принимаю решения на этом ранчо, а не ты. Ты унизила меня.

Бесшумно пробираясь через двор, Марина кралась вдоль каменных стен, глядя под ноги и стараясь не споткнуться о кочку или оставленные на земле инструменты. В лунном свете чернела длинная тень от ее стройной фигуры. Она боялась даже подумать о том, какое наказание ожидает ее, если отец прознает об этой ночной вылазке. Но сейчас Марине изменил рассудок, ею управляло сердце, заставившее ее выйти из дома в столь поздний час, молодое тело трепетало от любви, разум затуманивали мысли о завтрашней вечерней церемонии и комнате для новобрачных.

Она обогнула бойню, где днем свежевали скот. Ночью здесь не было такого ужасного запаха, и мухи спали. Единственным свидетельством кровавых дневных дел оставались тюки выдубленных шкур — «янки долларов», — ожидавшие отправки на торговые суда. За помещением салотопки стояли огромные железные котлы, где жир убитых волов переплавлялся и хранился в виде сала в больших кожаных мешках, готовый для торговли с иностранными кораблями. Марина проскользнула в сарай салотопки, где с потолка и стен свисали ряды тонких длинных свечек. В центре сарая находилась несуразная свечкочерпалка, ее деревянные рукоятки были обмотаны веревками и покрыты слоем сала разной толщины. Сейчас хитроумное устройство стояло неподвижно и тихо, но днем его скрип не умолкал ни на минуту: повинуясь рукоятке, которую вращал индеец, оно поворачивалось и зачерпывало, снова поворачивалось и зачерпывало, изготавливая за один проход около сотни свечей.

Марине показалось забавным, что в помещении с таким количеством свечек совсем темно.

— Ты здесь? — прошептала она во тьму. — Ты пришел, любовь моя?

Каблуки стукнули по полу. Мгновением позже зажглась спичка, и вслед за тем сарай озарил мягкий свет фонаря.

Перед ней стоял американец, Дэниел Гудсайд. Секунду Марина не могла сдвинуться с места, зачарованная одним лишь его обликом — бледный свет окружал ореолом белокурые волосы, глаза синели, словно полуденное небо, губы приоткрыты, точно от изумления. И вот уже она бросилась в его объятия, целуя, отчаянно прижимаясь к нему и не желая отпускать.

Ей не забыть того дня, три месяца назад, когда, отправившись на прогулку верхом, на окраине ранчо она повстречала незнакомца, который сидел на стуле, зарисовывая что-то в большой альбом. Его куртка была аккуратно сложена на траве, рубашка сверкала белизной на солнце, а широкие поля соломенной шляпы скрывали лицо, пока он не повернулся, заслышав цокот копыт, и тогда медленно встал и снял шляпу с головы, явив взору волосы цвета созревшей пшеницы и васильковые глаза. А его борода! Она выглядела, как лоскуток овечьей шерсти с завитками, была коротко подстрижена и обрамляла скрытую улыбку. Галстук был развязан, открывая загорелое горло, а ткань бриджей плотно облегала сильные мускулистые ноги. Он был прекрасен, точно юный бог!

Незнакомец поприветствовал ее на испанском! Марина всегда думала, что янки разговаривают только по-английски. С какой легкостью он говорил на ее языке, и почти без акцента! Нет, не божество — чародей, маг! Волшебная тишина накрыла их в одно безмолвное мгновение. Летний ветерок трепал его солнечные волосы, и Марина почувствовала, как сердце выросло, заняв все место у нее в груди, словно ипомея, открывшая свои лепестки утренней заре. И тогда незнакомец сказал:

— Простите, что так пристально смотрю на вас, сеньорита, но когда я приехал в вашу деревню Ангелов, то никак не мог понять, в честь каких же ангелов ее назвали. Теперь я знаю.

И вот сейчас она крепко обнимала любимого, вдыхая его запах, ощущая на себе сильные руки, прижавшись ухом к его груди и слыша его глубокий голос.

— Что же нам делать? — спросил Дэниел.

Марина ощутила, как всхлип подкатил к горлу и застыл, мешая ей дышать. Три месяца она радовалась и страдала, мучилась от сомнений и мечтала. Она думала, что любит Пабло, а потом повстречала Дэниела. Но она была обещана Пабло, и чуда, о котором она молила каждую ночь, чтобы ее освободили от этого обещания, не произошло. А теперь Дэниел покидал ее, уплывая с завтрашним приливом.

— Я умру, — прошептала она на его груди. — Я не могу жить без тебя.