— Ты только взгляни, мама! — Марина упала на колени и вытащила коробку из-под кровати. Она достала из нее большие листы тяжелой бумаги, на которых Анжела увидела красочные картины.

— Это акварельные краски, мама. Посмотри, какую красоту создает Дэниел.

Анжела была очарована. Американцу удалось передать в своих рисунках не только облик Калифорнии, но и ощущения, разлитые в воздухе. Переходя от одной картины к другой, она вдыхала жар лета, слышала жужжание насекомых, чувствовала сухой воздух. Он нарисовал пару перепелов, склонивших хохолки друг к другу. И спокойную синеву Тихого океана с белыми парусами на горизонте. Чудесные картины, думала она, сотворенные сердцем, полным любви.

— Дэниел говорит, что солнечный свет в Калифорнии совершенно особенный, как нигде в мире. Говорит, что он ярче и чище, а цвета его, словно живые. Мой Дэниел — художник, — тихо добавила Марина.

Анжела удивленно посмотрела на нее. «Мой» Дэниел? Слыша, как на улице музыканты настраивают инструменты и раздаются голоса, приветствующие подъезжающих гостей, Анжела почувствовала приближение ужасной беды.

— А о Пабло ты подумала? Он славный парень. Тебе будет хорошо вместе с ним.

Она услышала панические нотки в своем голосе и заметила, как тревожно заколотилось сердце. Если только Наварро узнает…

Марина склонила голову.

— Да, мама, конечно. Я выйду за Пабло.

— Выйдешь? После всего, что тут наговорила?

Марина посмотрела на нее полными слез глазами.

— Я выйду за Пабло, раз обещала. Я не обесчещу тебя, мама.

— Но… ты будешь несчастна.

Марина понурила голову.

— Мое сердце навсегда принадлежит Дэниелу. Но Пабло хороший человек, и я постараюсь стать ему хорошей женой.

Анжела рассматривала склоненную голову своей дочери и поражалась тому, что эта красивая, сильная духом девушка была их с Наварро ребенком.

— Тогда ты должна одеться, пока никто ничего не заподозрил.

Внезапно на память Анжеле пришли события давно минувших дней — она вспомнила, как ее мать паковала вещи для поездки в Испанию. Как же ее подкосило то, что они не смогли уехать! Теперь, обдумывая это, Анжела поняла, что путешествие было спланировано вовсе не для выгоды доньи Луизы. В то время, будучи шестнадцатилетней девочкой, живущей в своем собственном мире, Анжела полагала, что мать хотела отправиться в плавание только ради себя. Но разве она не говорила: «Я желаю для тебя большего?» И как донья Луиза сникла потом, словно душа ее съежилась, подобно пламени свечи, угасающему постепенно, пока вовсе не исчезнет.

И вот сейчас, потрясенная, Анжела осознала, что мать вовсе не собиралась возвращаться из Испании. Но, бросая мужа, она нарушала законы Божии и человеческие. Ее могли отлучить от церкви, и это стало бы ужасным ударом для такой религиозной женщины, как донья Луиза. Возможно, ее даже посадили бы в тюрьму. «Она делала это ради меня».

И вдруг всплыло еще одно воспоминание: Наварро насмехается над выбранным Анжелой именем для их младенца.

— Марина? Ты хочешь назвать нашу дочь в честь эскадры кораблей[15]?

Однако для Анжелы имя Марина означало нечто большее — оно навевало воспоминания об океанских просторах, о подводных существах, плавающих на свободе. И какая же была ирония в том, что Марина влюбилась в капитана корабля! Возможно, тот сон был пророческим.

Она все смотрела на опущенную голову дочери, на ее поникшие плечи. Само смирение! Именно так выглядел старый индеец, когда его уводил за собой падре. А через открытые ставни, помимо музыки и смеха, до Анжелы доносились крики медведя гризли, который не разрешал приводить его сюда и жалостливо ревел в своем загоне, просясь на волю.

— Этот Дэниел, — проговорила она, чувствуя, что сердце разрывается пополам, — он протестант?

Марина подняла голову, ее глаза снова засияли.

— Он хороший и благочестивый человек, мама. Он хочет нести слово Божие людям, которые никогда не слышали об Иисусе Христе. Но… — Она нахмурилась. — Зачем ты спрашиваешь об этом?

Анжела прислушивалась к звукам застолья, проникавшим через открытые ставни, ощущала теплый вечер, благоуханный и сладкий, и знала, что все последующие годы будет помнить каждую мельчайшую деталь этого момента: неверную ноту, взятую музыкантами, треск фейерверка, громкий смех отца Пабло и блики свечей на небольшой картине с изображением святой Терезы.

— Тебе нельзя идти в город, — наконец произнесла она. — Надо договориться о встрече с Дэниелом в другом месте.

Марина озадаченно посмотрела на нее.

— О чем ты говоришь?

— Где Дэниел Гудсайд? Ты можешь связаться с ним, прежде чем он уплывет?

— Я не поеду, — решительно сказала Марина, хотя слезы катились из ее глаз, а из горла вырвался всхлип.

Анжела взяла ее за плечи.

— Дитя, тебе достался редкий и прекрасный дар. Мало кто из нас находит такую любовь в своей жизни, и ты не должна упускать ее.

Анжела подозревала, что страстные чувства могли тлеть и в глубине ее собственного сердца, но ей не довелось встретить мужчину, который превратил бы их в яркий огонь, и, скорее всего, уже никогда не доведется. Но Марина имела право познать глубокую и пылкую любовь.

Девушка отвела взгляд.

— Я не пойду, — тихо сказала она.

— Но почему? Ты же будешь страдать, если позволишь Дэниелу уехать.

Марина повернулась к ней, и Анжела увидела страх и печаль в глазах дочери.

— В чем дело, дитя? Что ты скрываешь от меня?

— Я не могу бросить тебя, мама.

Анжела недоуменно посмотрела на нее.

— Отец, — пояснила Марина. — Я не могу оставить тебя с ним одну.

Анжела всплеснула руками.

— О чем ты, дочь?

— Мама, я знаю. Про тебя и отца. Как он обращается с тобой.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь!

Внезапно Анжела почувствовала, как боль разрывает ее тело на части. Боже, так не должно быть. Пусть мой секрет останется для них тайной навсегда!

Но в глазах дочери она увидела ужасную правду. Марине было известно об издевательствах Наварро. Возможно, и другим тоже. Внезапный стыд и унижение от осознания этого факта заставили Анжелу схватиться за живот и отвернуться.

— Мама, — Марина протянула к ней руки.

Наконец Анжела повернулась к дочери, бледная, с гордо поднятой головой, глаза заперли в себе боль — сколько раз за минувшие годы ей уже приходилось скрывать свои истинные чувства.

— Тем более ты должна уехать, — сказала она, сдерживая слезы. — Страдания, которые я познала со дня свадьбы с твоим отцом, станут в тысячи раз больнее, если ты останешься. Я смогу жить дальше, только если буду знать, что ты уехала с человеком, которого любишь.