Йордан поднимается со своего места:

– Товарищ полковник!

– Что вы хотите, сударь? – набрасывается на него председатель коллегии. – Почему, сударь, вы так недисциплинированны? И здесь вы не хотите воздержаться. Хотя бы сейчас сидите спокойно и слушайте, что мы решили!

Старший лейтенант глубоко дышит и проводит руками по волосам.

– Вы забыли дать мне слово, товарищ полковник! – с силой кричит он. – Кто меня защищает? Я имею право на защиту! Или, если нет, хотя бы спросите меня, по какой причине я покинул стройку! То есть – почему я совершил проступок.

Зал охватывает волнение. Впервые с тех пор, как я на «Уранусе», я вижу, что некоторые офицеры, находившиеся на скамьях в задней части зала, возле двери, поднимаются и выходят, и я изумлен. Это может быть истолковано как вызов. Как будто время остановилось. Затем члены совета начинают перешептываться между собой, и примерно через десять минут разговора шепотом председатель коллегии судей признает:

– М-да, кажется, произошло небольшое упущение. Но это никоим образом не меняет ситуацию. Скажите, товарищ лейтенант, что вас побудило совершить подобный серьезный проступок, который означает настоящее пятно на чести офицера? Почему вы покинули службу?

– У меня в семье умер человек, товарищ полковник. Никто меня не слушал, я несколько раз просил увольнительную, и мне не разрешили.

Председатель взрывается торжествующе:

– Я был уверен, что вы приведете эту причину! Вы знаете устав, нет? Ну, ладно, согласно уставу, увольнение со службы предоставляется только в случае кончины родственников первой степени – матери, отца, сестры и брата. И все, товарищ! Не приводите мне оправдание, что у вас умерла бабушка или у вас умерла кошка.

– Нет, товарищ полковник! У меня умер отец!

– Подтверждающий документ!

– Пожалуйста!

И Йордан подносит к столу лист бумаги, а затем возвращается на свое место. Документ переходит из рук в руки, его внимательно и жадно изучают со всех сторон все члены комиссии. И в зале вновь поднимается волнение. Члены комиссии долго советуются, голова к голове, шепотом. Затем председатель произносит:

– Товарищ лейтенант, мы это изучим, позвоним вам в коммуну, посмотрим…

В этот момент Йордан покидает свое место и приближается к столу судей, с вытянутой шеей, как будто ему плохо видно или как будто он никак не может поверить своим ушам, что слышал.

– Вы изучите? – говорит он изумленно, подходя к ним. – Вы и-зу-чи-те? Что изучите, господин полковник? Умер ли отец?

И вдруг офицер сжимает кулаки, подносит их к вискам и издает нечеловеческий вой, который потрясает зал:

– Он у-у-умер! Он мертв!

Он опускает кулаки и продолжает смотреть на тех, что в комиссии. Мы поднимается и уходим. В дверях мы слышим:

– Собрание отменяется.

Выйдя наружу, я спрашиваю капитана Костя, почему, когда нас судят суды чести или трибуналы, у нас нет защитников, а он говорит мне с сарказмом:

– Но у нас есть защитники. Ты что, их не видал? Если попадешь в руки военного трибунала в этом зале военной столовой, апеллируй со всем доверием к военному защитнику. Потому что он тебя защитит. Увидишь, как хорошо он тебя защитит.

Он нервно закуривает сигарету, а потом далеко отбрасывает спичку, которая падает с легким шорохом на камни, оставляя позади себя полоску дыма. Смотрим оба вдаль. Под пустым небом стая черных птиц поспешно летит на юг, как будто хочет поскорее покинуть этот город и этот мир. Потом мы направляемся вместе с Мэркучану и Ленцем к автобусам, где нас ожидают взводы, чтобы ехать на Витан, для занятий согласно административному распорядоку.

У Ленца в последнее время были одни неприятности. Во взводе получили травмы пять солдат. Затем, два месяца назад, один солдат погиб, будучи раздавлен лесами, которые обрушились на него. В 3-й роте погиб старший сержант Иван Мариан. Младшего офицера нашли мертвым в постели. У него случилась остановка сердца. Еще один солдат, по фамилии Делиу, умер два дня назад. Выпил вечером два стакана коньяка вместе с товарищами по спальне и лег спать. Утром его нашли мертвым. Вскрытие показало, что он страдал циррозом печени в последней стадии.

У меня во взводе был один погибший, Пьетрару Ангел, из партии, которой я командовал только месяц, и один серьезный несчастный случай, когда зубчатое колесо лесопильной рамы отхватило солдату правую руку по локоть. Его звали Тудор, и был он сильным человеком. Его вой от дикой боли был страшен, кровь хлестала из локтевой артерии отрезанной руки, как из фонтана, и, охваченный бредовой горячкой, он бегал по столярной мастерской, вопя ужасным голосом: «Боже мой! Это несчастье на всю жизнь!» Мы должны были наброситься на него впятером, чтобы уложить его на землю и оставить без движения. Только тогда он потерял сознание. Мы натуго перевязали ему руку веревкой повыше локтя, чтобы остановить кровотечение, и отправили его в больницу. О нем больше не было слышно никаких вестей. И о мертвых мы тоже ничего не слышали. Иногда поздно вечером мне кажется, что наверху, на лесах, возле неба, сквозь завывание ветра я слышу их голоса.

* * *

Наверху, на отметке «34», капитан Геран работает со своими солдатами над укреплением лесов, а под ним, одним уровнем ниже, нахожусь я со своими людьми. Мраморная плита срывается со своей ячейки на внешней стене, опрокидывается на подмостки лесов, те не выдерживают и, падая, сметают три этажа лесов. Капитана ударило доской по голове, каска его защитила, но, оглушенный ударом, он проваливается на железные перекладины, которые держат доски. Меня бросило за парапет, но я хватаюсь за конец шланга, который идет куда-то внутрь этажа, вскарабкиваюсь с его помощью до окна, через которое спускается шланг, и устраиваюсь на подоконнике, как раз рядом с капитаном. Кричу ему, чтобы он оставался на месте, устанавливаю толстую и широкую доску одним концом на край окна, а другим на перекладины, на которых находится Геран, и с помощью двух гражданских мы перетаскиваем капитана внутрь Дома.

Внизу катастрофа. Четверо военных сорвались с лесов, вместе с командиром 3-го взвода лейтенантом Жугэнару. Жугэнару приземлился на кучу песка. Он ударился несильно головой, и, возможно, у него ничего нет. Потому что мы видим, как он поднимается, но двое солдат сломали себе ноги, а другой, Андронаке из Питешть, упал грудью на железный прут арматуры и агонизирует в луже крови. Санитары кладут его на носилки и равнодушно поднимают в машину, затем собирают всех тяжелораненых и засовывают их рядом с ним. В конце концов, мы перестраиваемся, снова приступаем к укреплению лесов и работаем дальше.

Несчастье не произошло бы, если бы каменщики как следует закрепили мраморную плиту на фасаде вверху. Но ремесленники-резервисты, которые приходят сейчас на стройку, имеют не только слабую подготовку, но и неподходящий для такой работы возраст. Начиная с марта этого года, мы начали получать как «подкрепление» детей двадцати одного года, которые только что отслужили в армии, или стариков шестидесяти трех лет, у которых больше нет ни силы в руках, ни сноровки, мастеров с больными легкими или даже инвалидов. В прошлом месяце ко мне во взвод попал Николае Ион из Крайовы, железобетонщик по профессии, у которого было больное сердце. Он даже не мог подниматься по лестнице в спальню. Ему было сорок девять лет, и он был смертельно слаб. Тяжело дышал при каждом шаге.