Целитель дотронулся пальцем до капли крови, понюхал, лизнул…

– Этого мало! – вскричал Тынак. – Мало!

Полли по-прежнему стояла с протянутой рукой, однако целитель покачал головой. Девушка вспомнила, что, кроме ножичка, Анараль дала ей еще и лейкопластырь. Она порылась в карманах, нашла пластырь, вскрыла его и заклеила порез. Целитель с Тынаком во все глаза уставились на пластырь.

Но нет, лейкопластырь – не особенно впечатляющая способность. Если они перережут ей горло – они ведь перережут горло? или вырежут сердце? – никакой лейкопластырь тут уже не поможет, не остановит кровь, не вернет ее к жизни…

– Я хочу поговорить с Закари, – заявила Полли.

– За не хочет, – отозвался Тынак. – Нет говорить с тобой.

Полли произнесла с самым надменным видом, какой только сумела на себя напустить:

– Не важно, чего хочет Закари. Это я хочу говорить с ним!

Она повернулась спиной к своим собеседникам и пошла по тропе, что вела прочь с поляны.

Путь ей преградили двое сторожей.

Полли обернулась.

– Тынак! – властно прикрикнула она.

Тынак посмотрел на целителя.

Целитель кивнул:

– Отведите к За.

Закари сидел в тени внутри Тынакова шатра. Занавеска у входа была откинула, и белые черепа блестели на солнце, подчеркивая бледность молодого человека.

– Я же говорил вам: не приводите ее сюда! – укорил он Тынака.

Тынак с целителем молча присели на корточки у входа в шатер. Полли встала напротив Закари.

– Уйди, – проговорил он, глядя в утоптанную землю.

– Закари! Почему ты не хочешь меня видеть?

– А смысл?

– Сегодня полнолуние.

– И что?

– Закари! Мне надо знать. Ты действительно хочешь, чтобы они положили меня на камень и принесли в жертву ради того, чтобы целитель мог получить силу из моей крови?

– Не хочу, конечно! Но они же этого и не сделают. Ты же богиня.

– Зак, ты должен знать, что они планируют принести меня в жертву ради того, чтобы получить мою кровь.

Он пожал плечами, избегая смотреть на нее.

– Посмотри мне в глаза!

Он помотал головой.

– И что ты обо всем этом думаешь?

Он поднял взгляд – глаза его были темные, испуганные.

– Вот только не надо мне навязывать чувство вины!

– То есть ты допустишь, чтобы они забрали мою кровь?

– А что, я могу их остановить?

– Ты правда думаешь, будто моя кровь даст целителю силу вылечить тебе сердце?

– Не говори глупостей. Это они ради дождя.

– Но ты думаешь, что целитель использует эту силу, чтобы помочь тебе?

– А кто его знает.

– Закари, ты готов допустить, чтобы я погибла?

– Заткнись! – заорал он. – Я не обязан ничего с этим делать! Иди отсюда!

Полли отвернулась так резко, что очутилась нос к носу с одним из черепов – чуть было не наткнулась на него. Эта белая кость когда-то была одета плотью, в глазницах были глаза, губы умели улыбаться… Но этого человека уже три тысячи лет как нет в живых. Как и Тынака. Как и целителя.

И если Закари останется тут за ее счет, если она погибнет, а Закари выживет, он, получается, будет тоже три тысячи лет как покойник.

Все это не облегчало боли от мысли, что Закари готов принести ее в жертву.

Солнце пылало, как бронзовый щит, душило необычной жарой, заливало воды озера ослепительным светом. Было еще жарче, чем в тот день, когда Полли плыла через озеро. Сторожа то и дело поглядывали в ее сторону. Теперь, когда Ог исчез, они сделались еще бдительнее.

Вот оно, то самое индейское лето, о котором ей рассказывали, – лето, ненадолго возвращающееся в ноябре напоминанием о летней жаре, прежде чем наступят долгие зимние холода. Но Полли даже не думала, что индейское лето будет таким жарким. Жарче, чем должно быть? А может быть, три тысячи лет назад и климат был другой… Там, за озером, полыхали молнии, и где-то вдали непрерывно грохотал гром, как аккомпанемент монотонной барабанной дроби: народ Тынака бил в барабаны, выкликая дождь. Час от часу грохот становился все настойчивее. Перед дождем или перед жертвоприношением?

Папоротниковая подстилка сделалась сырой от жары и влажности. Полли перетащила ее ко входу в шалаш, надеясь, что там будет прохладнее. И легла, закрыв глаза. Теплый ветерок мимолетно коснулся ее. Перед мысленным взором Полли встала ее комнатка, которая когда-то была комнатой Чарльза Уоллеса. Вид из окна на луг, лес и пологие старые горы вселил в нее уверенность, которой не давали здешние островерхие пики. Полли мысленно перенеслась в бабушкину лабораторию, где всегда царил холод; она попыталась почувствовать под босыми стопами широкие каменные плиты пола, от которых немели пальцы ног. Потом в своем воображении выглянула в кухонное окно и увидела дедушку на тракторе. Увидела епископа Колубру на каменной стене и Луизу Большую, греющуюся в лучах солнца. Увидела, как доктор Луиза в своем нарциссово-желтом свитере идет по лугу к брату.

И так она перенеслась через три тысячи лет. В вечности ее собственное время и время, в котором она сейчас была пленницей, существовали одновременно. А если она умрет в этом странном времени, родится ли она потом в своем собственном? Влияет ли тот факт, что она родилась, на то, что она может избежать смерти здесь? Нет, это так не работает. Все в этом времени рано или поздно умрут. Но если ей еще только предстоит родиться в своем собственном времени, успеет ли она прожить достаточно долго, чтобы завести детей и получить шанс стать хотя бы своим собственным потомком? Вот Карралис хорошо разбирается в подобных загадках… Полли помотала головой, пытаясь привести мысли в порядок.

Энергия равняется массе, помноженной на скорость света в квадрате. Что на самом деле означает эта формула Эйнштейна? Понимает ли ее дедушка? Ее дедушка, у себя дома, в своем времени, ее бабушка, доктор Луиза… Они все, наверное, с ума сходят. Ведь доктор Луиза тоже не знает, что случилось с ее братом, который ушел из дому в походных ботинках.

А по эту сторону времени на том берегу озера епископ, Карралис, Тав, Волчонок, Анараль – что они делают? Если Ог сумел добраться до них, они, наверное, обсуждают, чем могут помочь, строят какие-то планы…

Листья опускались сверху на кожаную крышу шалаша. Воздух был настолько влажным, что Полли казалось, будто его можно взять и выжать, как губку.

Она услышала странный шаркающий звук и подняла голову. К ней направлялся Клеп. С одной стороны его поддерживал старый целитель, с другой – молодой воин. Клеп скакал на здоровой ноге.