— Гляньте, ребятки, какой красавец нас посетил!

Мы задрали головы и увидели скопу — водяного орла, да какого огромного! Размах крыльев у него был около двух метров, не меньше, и он плыл в воздухе, глядя прямо на нас. Белая поперечная полоса у кончиков крыльев как бы подчеркивала длину крыла, а одиночные перья по концам крыльев, словно пальцы человека, трепетали и подрагивали. Он плыл то совсем рядом, то, лениво взмахнув пару раз крылами, поднимался выше скал. Иногда он совершал несколько кругов на высоте. В какой-то момент у меня снова появилось чувство постороннего взгляда, чувство давления на голову, и вдруг появилась отчетливая мысль, что кристалл надо потихоньку достать и отпустить в воду. Именно здесь, на глубине… Я уже стал прикидывать, как это сделать незаметно, но тут Лысый, встав в позу, откашлялся и, выкинув вперед руку, начал торжественно и с выражением декламировать:

— Над седой равниной моря гордо… — но неожиданно закашлялся, а Володька встал и с невинной мордой продолжил:

— Гордо реет Голда Меир!

Несколько секунд царила оглушительная тишина, а потом раздалось настоящее лошадиное ржанье в пять глоток. Я, погруженный свои переживания, в свои мысли, сначала не «въехал» в смысл сказанного, а потом представил, как пожилая женщина с седыми, слегка волнистыми волосами, собранными сзади на затылке в тугой клубок, суетливо взмахивая тонкими старческими руками, «гордо реет над седой равниной моря», тоже взорвался безудержным и слегка нервным смехом:

— Голда… ха-ха-ха… Меир… ха-ха-ха… гордо… реет… хи-хи-хи…

Смеялись мы этому каламбуру долго, и со смехом у меня стало исчезать то внутреннее напряжение, что давило все эти последние дни. На душе стало спокойно и легко. Все напряжение, что я испытывал с момента возвращения со скалы — исчезло! Совсем исчезло. И скопа, будто почуяв что-то, а может, просто испугавшись нашего громогласного смеха, накренила тело, взмахнула крыльями и навсегда исчезла за краем скалы.

В этот же момент наш плот, миновав скалу, вывернул на длинный, прямой, многокилометровый плес. Вода блистала многочисленными блестками отраженного солнечного света, и река впереди казалась сказочной дорогой — прямой и гладкой…

Река детства несла нас по этой дороге в другую, взрослую жизнь.

Лишь потом, спустя полсотни весен,

в тихий час у тихого пруда

Я опять услышу строки сосен,

Что они певали мне тогда.

Михаил Величко

Немало воды утекло в реке нашего детства с того памятного лета. И унесла быстрая и холодная вода горной реки не год и не пять, и даже не десять лет — десятилетия минули! События того лета давно отступили в прошлое, такое далекое, что порой кажутся нереальными, какими-то сказочными, и только кристалл из пещеры, что лежит предо мной на письменном столе, напоминает о далеком прошлом и тех событиях, что пришлось тогда пережить. Никто из друзей так и не узнал о том, что произошло со мной в ту далекую ночь на громадной скале посреди бескрайней Саянской тайги. Никто так и не знает про запрятанную в глубине скалы пещеру, огромный меч, таинственную скульптуру неведомого воина и его останки.

В связи с этим любопытен один момент. Когда пару лет назад мы, четверо друзей, — по-прежнему друзей! — собрались вместе и сидели у меня в комнате, никто из них — никто! — не обратил внимания на большущий кристалл, что лежал на письменном столе. Даже из простого праздного любопытства никто из них не спросил, что это такое и откуда. Они его просто не видели. Когда уже утром ребята уезжали, я спросил:

— Пацаны, а что вам запомнилось в моей комнате?

Они переглянулись, пожали плечами и ответили:

— Да ниче особенного… комната как комната… А чего ты, Велик, спрашиваешь?

— Ну а кристалл у меня на столе вы видели?

Так вот, они все трое сказали, что никакого кристалла они и не видели, и не заметили! А ведь он лежал на видном месте. Я его, конечно, не выставлял под самый нос, но и не заталкивал в темный угол, а они — не увидели… Вот так!

Да, и еще! Когда мы вспоминали прошлые годы и, конечно, поход Последнего Лета Детства, никто из ребят не запомнил и шаровую молнию, что «посетила» нас в ту последнюю ночевку у Южной долины. Вот не запомнили, и все!

А кристалл… Он долгие годы лежал то в ящике кладовки, то в моем письменном столе. Как-то, лет через пять после Того Лета, я относил кристалл на консультацию знакомому геологу. Он его мельком оглядел и равнодушно сказал:

— Обычный горный хрусталь с вкраплениями гранита… или сиенита. Ничего особенного, в общем-то. Даже не самой чистой воды. — Геолог еще немного повертел камень в руках и с плохо скрытым безразличием вернул его мне.

Ничего особенного? Но ведь почему-то он лежал в усыпальнице, ведь что-то он значил для… Вождя? Вот только что? И почему-то мне он дался в руки? Ведь я его увидел, ведь мне его дозволили унести из пещеры? Почему?

Кристалл этот всегда был холодным. Я пытался примитивными методами измерять его температуру, но она ничем не отличалась от комнатной. Но я его всегда ощущал холодным, от него порой даже руки стыли.

Но вот однажды мой кристалл пролежал впервые за долгие годы, а может и столетия, под яркими лучами весеннего солнца на подоконнике — ну забыл его убрать! А вечером, когда я взял его, чтоб спрятать на место, чуть не вскрикнул от неожиданности — он был теплым, заметно теплее, чем обычно. Мало того, он стал притягивать мой взгляд. Казалось, он стал более светлым, прозрачным. На него хотелось смотреть и смотреть! Я, держа кристалл в ладонях, лег на кровать и стал всматриваться в его глубину. И в один из моментов стал различать какие-то двигающиеся в глубине кристалла тени. Вглядевшись, я понял, что это похоже на несущихся бешеным галопом лошадей, и я в какой-то момент стал даже различать сидящих на них всадников. Но тут из глубины кристалла стало наплывать узкое лицо с хищным орлиным носом и огромными выпуклыми и одновременно узкими глазами. Глаза метали молнии, были свирепы, а лицо выражало досаду… недовольство. Эта картина была настолько отчетливой, что я от неожиданности выронил камень, и он, громко постукивая гранями, покатился по полу…

С тех пор я часто экспериментировал с кристаллом. Подержав его на солнышке, я подолгу вглядывался в его глубину, но свои тайны он открывал не часто, да и картины были весьма однообразными. Иногда, как и в тот, первый, раз, неслись тысячи и тысячи всадников. Иногда, стоило мне начать смотреть, сразу же выплывало свирепое лицо Вождя, и все сразу исчезало. Впрочем, иногда Вождь внимательно смотрел мне в глаза, как бы решая и колеблясь: а что ему делать? И лишь однажды Вождь улыбался…

Я уже привычно взял кристалл в руки и стал смотреть в его глубину. Долго мне виделись только какие-то переливающиеся пятна. Потом стали слышны (первый раз я не только видел, но и слышал!) какие-то ритмичные удары и неразборчивые крики. Еще через пару минут (а может, часов?) я стал различать тех же всадников, только как бы с высоты, но они не мчались бешеным галопом, как раньше, а неподвижно сидели на конях и чем-то били в щиты, неразборчиво и ритмично скандируя: