Четверо Седьмых бросились в толпу и, как только она перед ними расступилась, кинулись бегом. Потом гром в человеческом облике прогрохотал снова:

– Линумино? Возьми команду Шестых и обойди соседние дома. Нет ли среди них таких, в которых можно сделать спальни? Марш!

Еще один Седьмой побежал.

– Вы все! Те, кто спит здесь, отправляйтесь приводить в порядок ваши спальни! Вы превратили их в свинарники! Вычистите пол, помойте окна, аккуратно застелите постели. Будет проверка, и пусть боги помогут тому, кто не выполнит приказания! Остальные принимайтесь за уборку пустых помещений. Вы! Привести в порядок помещение совета. Вы! Начнете с лестницы!

– Иди! – прошептал Ннанджи Тане и подтолкнул ее к Джие. – Присмотри за ней.

Потом исчез вслед за Шонсу.

Женщины подошли к каменной скамье и тихонько сели. Двор опустел, но топот мужских ног, бегущих по лестнице, наполнял его звуками, как будто он оставался полон. Казалось, никто ничего не понимал в происходящем.

Чуть позже появился Катанджи, улыбаясь несколько нервно.

– Поздравляю! – тихо сказала Тана. Она обнимала одной рукой Джию, рыдающую у нее на плече.

– Спасибо, – сказал несколько рассеянно Катанджи. Он сел рядом на скамью.

– Третий! Как, черт возьми, тебе удалось это провернуть?

– Я не знаю! – Он выглядел растерянным и старался не показать этого.

Глаза его были обведены черными кругами; лицо осунулось. Он судорожно зевал. И Тана догадалась, что эту ночь он провел не в постели.

– Думаю, это Нань, – сказал он. – Они захотели дать ему седьмой ранг, а он отказался, прежде чем продвинут меня. Думаю, так оно и было. Я пообещал выучить сутры, и они сделали меня Третьим. – Он моргнул.

Тана нашла это положение весьма забавным – Ннанджи, пренебрегший ритуалом?

– А как с воинским мастерством? Что случится, если тебе бросят вызов?

Тана никогда не видела такого лица у Катанджи. С минуту он смотрел на свои лубки.

– Я не могу шевелить пальцами, Тана. Я даже не чувствую, здесь ли они, пока не посмотрю на них. Я никогда больше не смогу взять меч в руки.

Она извинилась за то, что не знала об этом.

– Все в порядке. Мне никогда не было так хорошо. Видишь ли, Нань не знал этой сутры раньше. Никто не знал, кроме Седьмых. Но он сказал, что если мужество засчитывается.., ну ты слышала, что говорил Шонсу, когда мы были тут последний раз. Так что ему пришлось согласиться, а остальным очень хотелось сделать Наня Седьмым. – Он усмехнулся. – Единогласно! Первый не может иметь личных вещей, а Третий – может!

Раньше это его как-то не останавливало. Она потрогала ожерелье на шее. Он, как всегда, все понял и нахмурился. Потом рассмеялся, и былой огонек снова зажегся в его глазах.

– Это дешевка, – сказал он загадочно. – Пока, мне нужно идти. Дела!

Он подпрыгнул и исчез в окружающей сумятице. Она успела заметить лишь его силуэт, мелькнувший в дверях.

– Две сотни золотых за жемчуг – это дешевка? Двор еще больше опустел и затих. И тут кто-то прокричал посторониться, и стул вывалился с балкона на каменные плиты. За ним последовала сломанная кровать, сразу же с остальных балконов посыпались сломанная мебель, и узлы, и старые коробки. В воздухе заклубились тучи пыли. Двор мгновенно превратился в склад рухляди. Джия подняла красные, заплаканные глаза и посмотрела, куда бы им пересесть.

Из облака возник улыбающийся Ннанджи. На лбу его уже красовались метки Седьмого, но килт еще был зеленым.

– Что, ради богов, тут происходит? – потребовала от него объяснений Тана.

Он уселся сзади нее и небрежно обнял. Мысли о сексе редко надолго оставляли Ннанджи, но сейчас он был возбужден другим.

– Чистка помещений! – сказал он. – Тут оказалась куча места для того, чтобы разместить сбор. Просто Тиваникси не смог это организовать, а Шонсу сделал это. Он пригрозил выпороть тех, у кого будет грязный килт, поэтому половина из них разделись – ты хочешь уйти или останешься любоваться этим?

Тана взглянула на Джию:

– Мы можем оставить узел и уйти? Он кивнул. Улыбка его приобрела угрожающие размеры.

– Я присмотрю за ним. Но вы потеряете массу удовольствия. Сейчас он говорит об умывании, гигиене и кухне! Он собирается послать рабов Тиваникси купить новые постели и дает им на это деньги. Он заставил молодых готовить еду и чистить все вокруг. И только лишь воинам разрешается находиться на территории ложи, даже герольды могут проходит только под конвоем. – Он рассмеялся. – Хорошо, что ты не его вассал.

Она с изумлением посмотрела на него:

– И ты думаешь, это не унижает достоинства воинов?

Он покачал головой:

– Никаких поединков! Ни одним человеком больше не было приведено к третьей клятве. Все это есть в наших сутрах. Им явно было нечем заняться. Спасибо, Джия.

Джия подняла распухшее и заплаканное лицо, глаза ее были полны слез, но смотрели изумленно. Ннанджи снова улыбнулся:

– Он потерял терпение. Надо бы ему делать это почаще. Сбор наконец понял, что у него есть сеньор.

– Но, Благор… Лорд Ннанджи. Он же отдал этих двух воинов в рабство. Он ведь ненавидит рабство.

Ннанджи сердито нахмурился:

– По правилам он должен был их убить! Это пошло бы только на пользу сбору, Джия. Они нарушили приказ сеньора. Ему действительно нужно было их убить; я бы убил. Но надеюсь, на остальных рабство подействовало сильнее; а их наставники понижены на один ранг и осуждены вывозить нечистоты вплоть до дальнейшего распоряжения. – Он усмехнулся. – Я бы не стал больше думать об этом.

Потом он повернулся в сторону гор рухляди на балконах и куч мусора под ними.

– Здесь есть невероятные неряхи, такие же, как в храмовой гвардии, по крайней мере некоторые. Не много, впрочем.

Тана встала. После этого сумасшедшего дома «Сапфир» казался тихим прибежищем. Ей надо бы увести отсюда Джию, а потом пойти присмотреть себе платье для бала. Услышав об этом, Джия снова залилась слезами.

Но… Лорд Ннанджи! Ее муж выиграл свой седьмой меч.

Длинный вестибюль был теперь вычищен, по крайней мере на первый взгляд. Очаг был выметен, пыль стерта. Панели тщательно протерты там, где могли достать люди, вставшие на стул, хотя выше этого уровня остались пыль и паутина. Окнам возвращена относительная прозрачность.

Притон переродился в трудолюбивый муравейник, деятельность которого в основном переместилась наружу, во двор. Одна цепочка муравьев сносила мусор к костру посередине площади, другая же возвращалась. Здесь были также и те, кто квартировал раньше у горожан, а теперь возвращен на место. Почти на каждом балконе мыли окна. На самом дворе стучали молотки – срочно строились уборные и душевые. Через две улицы, в заброшенном храме, разместили женщин.