Наконец, реформы коснулись и некоторых других сторон культурной жизни страны. Результативной оказалась деятельность Османского научного общества, учрежденного в 1861 г. по инициативе известного просветителя Мюниф-эфенди; оно издавало свой журнал. Вскоре возникли и другие научные ассоциации, в том числе Общество любителей изящной словесности (1861 г.) и Медицинское общество (1865), также издававшее свои журналы. В 60-70-х годах стало бурно развиваться книгоиздательское дело. Но особенно большую роль в культурной жизни сыграли первые органы турецкой частной прессы, которые содействовали распространению в образованной части турецкого общества идей борьбы за политический, экономический и культурный прогресс Османской империи. В их издании принимали участие видные литераторы и просветители, в частности Ибрагим Шинаси и Намык Кемаль. В этих газетах порой звучала резкая критика политики Порты, что свидетельствовало о новых явлениях в общественно-политической жизни. Сдвигам в публицистике сопутствовало и появление новых жанров в художественной литературе – романов, рассказов и драм. 60-70-е годы были и периодом становления турецкого профессионального театра. Первую профессиональную группу создал в 1868 г. в Стамбуле Акоп Вартовьян. Она стала выступать в квартале Гедик-паша, который и дал название театру.

В целом эпоха танзимата отмечена некоторыми положительными сдвигами в политико-административной, экономической и культурной жизни страны. Но достигнутые результаты никак не соответствовали потребностям развития огромного многонационального государства в условиях середины XIX в. И потому недовольство султаном и его правительством стало нарастать во многих социальных слоях. Его выразителем стала молодая турецкая интеллигенция – феодально-бюрократическая по происхождению, но уже буржуазная по умонастроениям. В этой социальной среде впервые зародились идеи превращения Османской империи в конституционную монархию с целью обеспечения социально-политического и культурного прогресса страны.

В середине XIX в. Османская империя находилась в состоянии затяжного социального и политического кризиса. Реформы эпохи танзимата не смогли остановить разложение основ турецкого феодального государства и его распад. Некогда могущественная держава представляла собой экономически отсталую сельскохозяйственную страну с низким уровнем развития производительных сил. Путешественник-европеец, побывавший в Османской империи в 70-х годах XIX в., писал: «Сельское хозяйство в Турции еще стоит на той же ступени, что и более чем 2000 лет назад: примитивный плуг, незнакомство с системой удобрений… молотьба зерна, как во времена Моисея». Подобная картина сохранилась в воспоминаниях многих европейцев, посещавших самые разные районы страны.

Повсеместно крупные помещики владели большей и лучшей частью земель, сдавая их обычно в аренду крестьянам на основе издольщины. При дележе урожая помещик беззастенчиво грабил полностью зависевшего от него арендатора. Издольщина не только была крайне обременительна для крестьян, но и крайне отрицательно влияла на развитие сельского хозяйства страны в целом. В отдельных районах империи, особенно в восточных ее частях, наряду с издольщиной сохранились еще и такие средневековые способы феодальной эксплуатации крестьянства, как барщина и оброк.

Прогрессу сельского хозяйства серьезно мешала налоговая система. Основным сельскохозяйственным налогом оставался ашар. Взимание этого натурального налога, как правило, отдавалось правительством на откуп. Произвол откупщиков, превращавших ашар, десятину, в четверть или даже треть урожая, разорял крестьян и вел к уменьшению производства продуктов сельского хозяйства. Произвол откупщиков отмечали даже турецкие официальные лица, сами склонные к самоуправству и насилию над населением. Так, бейрутский губернатор писал в те годы в одном из своих донесений в Стамбул: «Ашар этого района, так же как и других районов, продается откупщиком с торгов. В результате вместо одной десятины народ платит несколько… Население, чтобы избежать притеснений откупщиков, то есть чтобы после отдачи откупщику всех плодов насаженных ими деревьев не платить еще штрафа деньгами, срубило и уничтожило по меньшей мере 15 тыс. масличных деревьев».

Другие налоги – поземельный, налог на скот и прочие – взимались правительственными чиновниками, также чинившими беззакония. Российский консул в Эрзуруме отмечал в 1872 г., что в разных деревнях одного уезда один и тот же налог «взимается иначе, в различном размере, в иные времена года и при иных условиях». Произвол налоговых чиновников был безудержным. При взимании налога со строений хижина бедняка, не стоившая и 400 курушей, оценивалась в 7–8 тыс. курушей. Различные сорта табака облагались одинаковым налогом; даже дикая яблоня, росшая на земле, обрабатываемой крестьянином, не избегала обложения налогом в несколько курушей. Налоговый гнет усиливался процветавшим в стране ростовщичеством. В середине 70-х годов XIX в. в османских тюрьмах за налоговые недоимки томилось около 40 тыс. человек. Да и как могло быть иначе, если, по данным английского консула в Трабзоне, в тот период у крестьянина к концу года оставалось за вычетом расходов по хозяйству и на питание не более 120 курушей, а сумма налогов, которые он должен был выплатить, доходила до 240 курушей.

Были и другие серьезные причины, мешавшие прогрессу сельскохозяйственного производства, – крайняя неразвитость транспортной сети, наличие внутренних таможенных барьеров, сохранение натурального хозяйства в глубинных районах Анатолии. Длина всех железных дорог империи составляла в 70-х годах лишь 1600 километров, в Анатолии было всего две небольшие железнодорожные линии. Шоссейных дорог почти не было, а грунтовые находились, как правило, в очень плохом состоянии.

Бедственным было и состояние промышленности. Ее уровень был таков, что Османская империя покупала в Европе почти все предметы потребления, за исключением продукции сельского хозяйства. Страна не имела предприятий сталелитейной промышленности и машиностроения. В жалком состоянии были немногочисленные предприятия добывающей промышленности. Согласно официальным данным Порты, из 250 открытых месторождений различных руд разрабатывалось лишь 30. Уровень техники на горнозаводских предприятиях был столь низок, что при переработке руды терялось от 20 до 40 % металла. В полный упадок пришли и такие некогда развитые отрасли, как текстильное производство. А. Д. Мордтманн, хорошо знавший состояние турецкой экономики, писал в середине 70-х годов, что шелковая промышленность во многих районах Османской империи буквально парализована и что из страны вывозились лишь коконы и шелк-сырец. Резко упало производство изделий из шелка и шерсти в таких традиционных центрах, как Дамаск, Халеб и Бейрут. Во много раз сократилось производство шелка в Бурсе и Диярбакыре, откуда еще в начале века большое число шелковых тканей и изделий шло на экспорт.

В эпоху танзимата указами султана не раз гарантировалась безопасность жизни и имущества подданных империи. На практике же именно отсутствие подлинных гарантий жизни и собственности было и в 60-70-х годах важнейшей причиной, препятствовавшей промышленному развитию страны, развитию капиталистических отношений в экономике. Местное промышленное производство буквально подавлялось административным произволом, бесчисленными налогами и сборами, сохранявшимися внутренними таможенными пошлинами. Сама попытка организации промышленного предприятия была, как правило, связана со столь мучительной бюрократической процедурой, что охота к таким затеям у предпринимателей пропадала довольно быстро. Обычно они сразу же сталкивались с требованием губернатора провинции уплатить за концессию непомерно большую сумму. Если губернатор не получал при этом и сам крупную взятку, он вообще мог объявить просьбу о концессии невыгодной для развития края. Управу на местных чиновников можно было найти разве только что с помощью еще большей взятки должностному лицу в соответствующем ведомстве Порты. Вообще в XIX в. повсеместным явлением стали незаконные поборы и взяточничество. Продавалось и покупалось практически все – от важнейших постов в центральном и провинциальном аппарате до рядовых, но доходных должностей в судебном ведомстве и полиции, от имперских орденов до мелких привилегий торгово-ремесленным цехам. Неуверенность в завтрашнем дне усиливала произвол чиновников всех рангов – они стремились награбить побольше в наименьший срок.