На площади бились курсанты.

Бились они с шутками-прибаутками и с применением устрашающего вида молотов, топоров и сабель, коими отмахивались от наседающей на них разношерстной тол-пушки. У толпушки на вооружении находились флаги с довольно нелепой символикой. Что-то вроде запретительного дорожного знака. С той лишь разницей, что внутри окружности находилось перечеркнутое слово МЛЯ. Иные граждане, словно бреднем, орудовали транспарантами, провозглашающими: «Руссиянин, прочь измену из взбаламученной груди! Языковую гигиену в себе с младенчества блюди!» и «Пусть ты не пай-мальчик, не девочка-пай, но в ЗАСР, короче, конкретно вступай!»

На заднем плане побоища совершались множественные сцены у фонтана. Чаша фонтана кипела брызгами. К брызгам, образованным с помощью исправно работающих насосных агрегатов, примешивались брызги от бросания в воду посторонних тел. Тела дрыгали конечностями и издавали протестующие звуки.

Отставленная назад рука гранитного Кузьмича как бы указывала на это безобразие, тогда как другая рука, сжимающая у груди кепку, подчеркивала немой укор былой эпохи: «Эх вы, шкодники! Да разве ж в наше время такое было возможно?»

Увидав, какое действо совершается на площади, Никита осекся на полуслове и почтительно умолк. Да и как иначе? Любой поэтический дар меркнет перед живой поэзией доброй русской драки.

– Красотища-то какая, жуть! – по-отечески тепло молвил Попов.

Девушки с восторженным ужасом взирали на массовую баталию.

Муромский радостно потер руки:

– Мужики, че-то я не пойму, что за бойня номер пять?

Ответом ему была мечтательная ностальгическая улыбка и мальчишеский блеск в очах экс-курсанта Добрынина.

– Это, братишка, наглядное доказательство того, как далеко оторвались мы от народа со своими исканиями. Кто-нибудь помнит, какой нынче праздничек?

Друзья смущенно промолчали. Никита укоризненно покачал головой.

– Эх вы, невежды! Сегодня же День годовщины знакомства Пржевальского с лошадью. Вот впукковцы и гуляют.

Впукковцы, они же курсанты Высшего Противупехотного Училища Конных Командиров имени легендарного Картафанова, гуляли в полное свое удовольствие.

– Вы как хотите, а я пойду тряхну стариной. Подмогну воинам. А то ишь удумали, по семеро на одного! – возмутился отставной строевик и полез наружу.

За ним, не сговариваясь, двинулся весь сильный пол.

На выходе Муромский приостановился и наказал Арапке: «За барышнями присматривай, не то голову оторву!» Поняв, что ляпнул ерунду, погрозил пальцем, засмеялся и побежал догонять ударный отряд.

Бойцы ускоренным маршем перемещались к авансцене. Там у подножия монумента Кузьмичу пестрая группа гражданских лиц наседала на одиночного чернявого старлея. Старлей, словно берсерк, вертелся на ограниченном пространстве, легко круша неприятеля гигантским томагавком. При этом воин драл глотку боевой песней: «И нет нам покоя – умри, но живи! По коням, по коням, по коням, по коням, вся жизнь впереди…»

Томагавк в такт песне с гулким чпоканьем гулял по гражданским лицам. Гражданские лица почему-то не валились с раскроенными и раздробленными черепами, а только отмахивались от смертоносного оружия будто от назойливого насекомого. И продолжали наседать.

Прорвавшись к эпицентру схватки, члены добровольно-вспомогательной армии заметили ряд старых знакомцев, воюющих по разные стороны баррикады. Так, например, тылы одного-в-поле-воина надежно прикрывал отряд под командованием бравого полковника Швепса. А в рядах наседавших пуще всех размахивал ручонками некто Юрик Эдипянц.

Менеджер новой формации также разглядел ненавистных возмутителей бизнеса и на мгновение остановился. И тотчас черная молния шарахнула его по носу. Промахнуться было невозможно, ибо нос занимал выдающееся положение на эдипянцевском фейсе. Любой, самый незадачливый фейс-контроль не мог бы промахнуться.

«Чпок!» – Смертоносное оружие при контакте неожиданно сморщилось. Затем, как при замедленной съемке, начало принимать прежнюю форму, одновременно отходя назад, выворачивая рычаг-носитель. Если бы не поддержка дружбанолога, инерция отдачи унесла бы малогабаритного старлея далеко за арену боевых действий. Обнаружив себя в объятиях улыбающегося Геннадия, офицер бойко затараторил на той смеси французского с нижегородским, что столь любезна уху каждого русского мужика:

– Во'бль! Что это ты'бль такой зеленый? ГРИНПИС, что ли'бль? Да еще в шляпе'бль!

Пока шляпный переводчик инопланетянина переваривал новую для него лингвистическую гамму, старлей угрем ускользнул из дружественных объятий и шарахнул надувным (как выяснилось при ближайшем рассмотрении) томагавком по вышеупомянутой шляпе.

Удар возымел должный эффект. Геннадий поправил головной прибор и произнес со свойственной ему велеречивостью:

– Не угодно ли высокочтимой ящерке'бль забить баки?.. Э-э, забить бычок?.. Ага'бль, конечно же забить трубку мира'бль? Побазарим, так сказать, визави'бль!

– Че'бль?! – Опешивший старлей опустил руки. Изумленно оглядел прибывшее пополнение. Пополнение корчилось от смеха, не в силах произнести ни слова.

Благополучно выдержавший фейс-контроль Юрик Эдипянц сделал попытку улизнуть под шумок. Но движение не укрылось от зоркого ока налогового пристава Попова. Алексей сдвинул брови и сурово изрек:

– А вас, Юрис-джан, я попрошу остаться! Необходимо…

Договорить, потребная или непотребная нужда в кавказском мизерабле появилась у органов налогового надзора, он не успел. Откуда ни возьмись на Ратушной площади вскипело цунами. Это было настоящее торжество водной стихии. Огромный пенистый вал, дойдя до постамента, впитал в себя всю людскую массу, отразился и потащил пленников невесть куда.

«Феня, игрунья'бль!» – мелькнула в голове Ильи мысль.

Но на сей раз происки были, как видно, не ее. Потому что знатная берегиня республики, вместо того чтоб весело наблюдать за массовым купаньем, вскричала:

– Мальчики, держитесь, я вас спасу!

Сказано – сделано. Наших героев подхватило, приподняло, и на упругой волне, точно на водяной подушке, вынесло из пучины. Перед глазами мелькнула гостеприимно распахнутая дверца «Оки». В считаные секунды все очутились на пышном ковре салона, откуда совсем недавно орлами да соколами вылетели на ратные подвиги. Даром что славы не снискали, так еще и вернулись мокрыми курицами.

Девушки заливисто хохотали.

– Йох-ху! – вопил Арапка и непристойно вертелся на своей подвеске.

– Затем считать мы стали раны, товарищей считать, – первым опомнился Никита. После чего задал уместный вопрос: – Что это было? Уж не предложенная ли Геннадием свет Персеевичем трубка мира?

– Если и трубка, то типа клизмы, – гоготнул Леха.