В зазеркалье появился Алексей.

— Нет, только не ты, — застонала Дарья. — Уходи, прошу…

Ей тяжело было его видеть. Он дрожал и выглядел таким жалким, потерянным. Его кожу покрывал иней, в волосах блестели льдинки. Он походил на человека, отмеченного многовековыми страданиями. В глазах была усталость, которую Дарья не видела даже у узников в подвале. Абсолютная, космическая усталость. Дарье пришла в голову тоскливая мысль, что он целую вечность брел по ледяной пустыне — одинокий, не знающий надежды. Образ бредущего по ледяной бесконечности Алексея был четким, как истина, не требующая доказательств.

— Прошу, не говори ничего, — прошептала она. Ей казалось, что в голосе будет та же вселенская усталость, что и в глазах, и это окончательно добьет ее морально. — Молчи, прошу, Леша.

Он молчал. Из глаз Алексея текли слезы, застывая искрящимися льдинками на щеках. Дарье хотелось просить у него прощенья, но она понимала: если начнет — разрыдается, а там и до истерики недалеко. Прощупывая взглядом его лицо, она подумала о том, что толком не знала, как он погиб. Веня сказал — утонул, но сейчас она была уверена: без Грозы тут не обошлось. Конечно, нет, ведь Лешка Краснов там, в мрачном зазеркалье. Его тело, пустая физическая оболочка, в морге, в морозильной камере, но его сущность, душа, в плену у зловещей, не знающей жалости, силы.

— Я вижу мертвых, — произнесла Дарья. — Я их вижу…

Ей подумалось, что она как раз из тех сумасшедших, что способны видеть покойников. И ничего, кроме грусти, эта мысль у нее не вызвала. Видеть призраков прошлого — это больно. Это ни с чем несравнимая тяжесть.

«Здесь мертвые страдают…» — далеким эхом прозвучал в голове голос Розы. Он сменился мощнейшим продолжительным громовым раскатом. Стекла в окнах задребезжали, стены затряслись, где-то в глубинах дома что-то скрипуче застонало.

Дарья покосилась на дверной проем. Ей почудилось, что в темную комнату из коридора медленно вползает нечто еще более темное, будто туша гигантского спрута протискивалась в щель. Из зеркала, озарив стены призрачным светом, вырвалась грозовая вспышка. За окном завыл ветер. Взгляд Дарьи заметался по комнате: никакого темного нечто! Действительно почудилось. Еще один побочный эффект сумасшествия. Безумие стимулирует воображение.

Эта мысль что-то надорвала в сознании, и Дарья захохотала. Вернее, это было что-то среднее между истеричным хохотом и рыданием. Она с нарастающей паникой сознавала, что нужно немедленно прекратить это, но не могла. А разум заволакивало мутной хмарью, и Дарье вдруг показалось, что это хохочет вовсе не она, а какая-то дурная старуха, словно демон влезшая в ее тело. Причем хохочет, чтобы поиздеваться, унизить, показать свою власть. Уже и дыхания не хватало для очередного вдоха.

Она сползла со стула на пол, обхватила голову руками, зажмурилась и заставила себя закричать, выдавив из легких остатки воздуха. Несколько мгновений, показавшихся ей вечностью, она находилась на грани потери сознания, а потом, вскинув голову, сделала резкий вдох. Мутная хмарь в сознании немного рассеялась.

Какое-то время Дарья сидела без движения, слушая, как стучит кровь в висках, а потом, ощущая дрожь в ногах, поднялась. За пеленой слез все было как в мутном калейдоскопе. Проморгалась, обессиленно опустилась обратно на стул и с опаской взглянула на зеркало. Алексея в зазеркалье больше не было, но там, в глубинах черного потустороннего пространства, сияла крошечная искорка.

Гром гремел, почти не переставая. Дом стонал, словно это было не современное здание, а ветхий, доживающий последние дни терем, которому любой порыв ветра доставлял страдания.

Искорка приближалась, и скоро Дарья сообразила, что это вовсе не искра, а обрамленный ярким сиянием силуэт человека. Ребенка!

— Кира! — выдохнула Дарья.

Теперь она ясно видела лицо дочки, ее глаза. И это была никакая не копия. Кира шла в темноте осторожно, будто по невидимой тонкой жердочке, опасаясь оступиться и упасть в черную бездну. Исходящее от нее свечение то угасало, то становилось ярче.

Резко подавшись вперед, Дарья протянула руки, ладони уперлись в гладь зеркала. В кожу вонзились иглы лютого холода, пульсирующая ледяная волна поползла по запястьям, предплечьям, покрывая немеющие руки слоем инея. Дарья тонко завыла от боли и отдернула ладони.

— Росинка!

Далеко за силуэтом Киры расцвела ветвь молнии. Через мгновение — уже ближе, ярче. Молнии словно догоняли девочку, становясь все яростней. Зеркало завибрировало, затрещало, по нему поползли трещины — теперь молнии бесновались в сотнях зеркальных сегментов. Раздался оглушительный громовой раскат, и искрящиеся осколки посыпались на столик. Дарья отшатнулась, прикрыв руками лицо. Когда грохот грома затих, посмотрела на пустую зеркальную оправу с долгожданной злостью, сжала онемевшие ладони в кулаки и заорала, дрожа всем телом:

— Верни мне ее, тварь! Верни ее! — Голос сорвался на пронзительный визг: — Верни-и-и!..

В исступлении, она обрушила кулаки на осколки, порезалась. От гнева перехватило дыхание, но с возвращением злости исчезла моральная и физическая усталость, а боль стала почти незаметной. Внутри будто бы разжалась пружина, в висках заколотилась кровь. Дарья вскочила, отшвырнула стул и устремилась к дверному проему. Ее мысли походили на обрывки горящей бумаги, они сгорали, не успев толком сформироваться.

Вышла в коридор.

Стены были прозрачные, за их зыбкой поверхностью, одна за другой, пробегали горящие синим светом искрящиеся волны. Грохот грома сливался со скрипучими стонами, скрежетом, пол кренился в разные стороны, точно при корабельной качке.

Дарья шагала, стиснув зубы и стараясь не упасть. С ее ладоней капала кровь. Дом вздрогнул, как при землетрясении, затрещал страдальчески, где-то наверху раздался хруст дерева, затем грохот, а потом Дарья услышала громкий кошачий вопль, плавно сменившийся диким продолжительным звериным ревом, от которого воздух завибрировал, а синие отблески за стенами стали угловатыми, резкими.

Она застыла, поглядела на потолок: что за демонов притащила с собой Гроза? Паскуда явилась не одна! Кошачий вопль повторился, но звук теперь был печальный. За стенами снова поползли ровные неоновые волны.

Дарья взмокла от нервного напряжения. Сделав глубокий вдох и резко выдохнув, продолжила путь по коридору. Ее заносило то вправо, то влево, отбрасывало назад. Она отталкивалась ладонями от стен, на мгновения теряя чувство ориентации в пространстве. Дом стал чужим. Он словно дремал, притворяясь обычным зданием, но теперь пробудился стонущим и кряхтящим чудовищем.

— Гроза пробудила тебя! — с обидой в голосе выкрикнула Дарья. — Ты предал меня!

Коридор начал удлиняться. Проем, ведущий на лестницу на первый этаж, уползал вдаль. Картины на стенах вытянулись, слились в одну неровную полосу.

Остановившись, Дарья закрыла глаза и принялась громко, с яростью в голосе читать стихотворение: