Ему прекрасно было известно, что сама мысль об изменении «священного» шрифта при всех халифах считалась страшным грехом. Те самые властители, что держали в своих дворцах многотысячные гаремы и нередко употребляли вино в больших количествах, чем дозволяла их вера, проявляли завидную стойкость в религиозных вопросах. Они варварски убивали или подвергали порке известных философов и поэтов, когда те требовали усовершенствования государственных структур или сомневались в истинности Корана.

Не стесняясь в выражениях, халифы называли себя тенью Всевышнего на земле, а свой халифат — воплощением божественной власти. Поэтому и сами они, и особенно их наместники реагировали болезненно на любые попытки изменений. Стремясь придать арабскому алфавиту однозначность, Ибн Мукла и не подозревал, что тем самым поддерживает стоявших у власти суннитов в борьбе с шиитами. Сторонники одного из крайних направлений шиизма, исламизма, толковали Коран аллегорически и находили в нем множество смысловых уровней. Некоторые из них утверждали, что простым людям доступна лишь «оболочка» священного текста — «аль-сахер», в то время как самое важное — «батин», внутреннее содержание, остается скрытым. За это их и прозвали батинитами. Согласно их учению, каждое слово в Коране наделено несколькими значениями. Сунниты же, напротив, не видели в священной книге никакой двусмысленности.

Сам багдадский халиф, его советники, придворные философы и богословы были суннитами. Свое противоборство с шиитами они представляли как войну избранного Богом праведного халифа с ренегатами и отщепенцами. Им нравилось, что Ибн Мукла разработал для букв точную систему пропорций, а на ее основе — простой шрифт «нас-ши», что означает «копировать», — шрифт, которым переписчики могли изложить текст Корана ясно и без излишних вычурностей. По сей день «нас-ши» остается самым популярным шрифтом арабского книгопечатания.

Изобретение Ибн Муклы стало главным орудием в борьбе аль-Ради против шиитской оппозиции. Однако халиф и его богословы не знали, что каллиграф планирует куда более радикальные реформы.

Аль-Ради любил Муклу и публично возносил ему хвалы, но, когда каллиграф посвятил его в свои планы, халиф был шокирован. Он призвал Ибн Муклу к осторожности, но тот, решив, что это предостережение союзника, лишь утвердился в своих намерениях и начал собирать единомышленников. Многие ученые и известные переводчики, признавая необходимость усовершенствования арабской письменности и языка, оставались в стороне, опасаясь мести консервативных кругов. Ибн Мукла же недооценивал грозившей ему опасности, потому что не сомневался в поддержке халифа.

Враги Муклы, прослышав о его планах, бросились к халифу. Они напомнили аль-Ради об экспериментах над животными, в которых каллиграф, по их мнению, ставил себя на место Творца. И вот теперь этот богохульник взялся переписывать Коран! Молодой халиф настоятельно советовал своему визирю отказаться от задуманного.

Ибн Мукла был искренне верующим человеком, хотя и не до фанатизма. И он поклялся халифу, что скорей умрет, чем усомнится в истинности священной книги. Его нововведения, напротив, сделают возможным широкое распространение Корана.

Друзья разошлись в опасном заблуждении: каждый считал, что переубедил другого. Халиф, который хотел защитить своего высокочтимого наставника от вражеских козней, решил, что тот осознал серьезность угрозы. Ибн Мукла, напротив, укрепился во мнении, что стоит на верной дороге. Он написал несколько трактатов, в которых изложил недостатки арабского языка и письменности и наметил пути их исправления.

Собственно говоря, халиф аль-Ради изначально ничего не имел против реформ. Но ученые из его окружения угрожали покинуть его, чтобы сохранить верность исламу, если он примет сторону каллиграфа. Халиф, недавно переживший смерть отца, растерзанного разъяренной толпой, и дяди от рук мятежников, прекрасно понимал, чтó это значит.

А потому, когда аль-Ради донесли о заговоре, что возглавил против него Мукла, он немедленно велел арестовать своего наставника, даже не поговорив с ним. Халиф не нашел в себе мужества лично допрашивать визиря и поручил это одному из своих эмиров, тому самому, что строил козни против каллиграфа. Ибн Муклу выпороли, но он не открыл, где хранит проект нового алфавита. Тогда сановник приказал отрубить ему правую руку и предать огню дворец Ибн Муклы вместе с зоосадом. Сгорело все, кроме фрагмента стены со словом «время». Уцелевшее в пожаре имущество разграбила голодная багдадская чернь.

Недруги прямо утверждают, что Муклу обвинили в государственной измене. Однако это не согласуется с тем фактом, что каллиграф не был казнен, как пишет придворный хроникер. Более того, после ареста он еще занимал должность придворного врача и обедал вместе с халифом.

Ибн Мукла горько оплакивал свое увечье. «Мне отрубили руку, словно вору, — говорил он. — Руку, которая дважды переписала Коран».

Ему перевалило за пятьдесят, но он не хотел сдаваться. Мукла научился привязывать перо к своему обрубку и продолжал писать, пусть даже не так красиво, как раньше. Он основал первую крупную школу каллиграфии, чтобы распространять свои знания среди молодежи. Самые одаренные из его учеников составили «круг посвященных». Им рассказал Ибн Мукла о своих планах, чтобы дело его не пропало. Единомышленники отреклись от него, пока он пребывал в опале, это разочаровало и озлобило каллиграфа, и теперь его учение стало тайной, которую он поверил лишь избранным, чтобы спасти от забвения и смерти.

Ибн Мукла не заметил, как угодил в очередную ловушку. Враги донесли халифу о новом заговоре, уже в школе, и возмущенный властитель приказал заключить каллиграфа под домашний арест, вдали от города, где он не смог бы ни с кем встречаться.

Так и жил каллиграф на полном государственном обеспечении, не видя никого, кроме своих стражей. В конце концов враги добились того, что ему отрезали язык и бросили в темницу на краю пустыни, где он доживал свой век в крайней нужде. Заступничество известных поэтов и ученых не помогло. В июле 940 года каллиграф скончался.

На его могиле выдающиеся поэты, такие как Ибн Руми и аль-Саули, произносили пламенные речи. Если бы Мукла действительно был замешан в заговоре против халифа или обвинен в ереси, как утверждают его враги, никто не осмелился бы оплакивать его публично. Все арабские поэты и ученые того времени работали при дворе халифа и полностью зависели от его милости.

«Созданное мною переживет время» — так гласит самое известное из дошедших до нас изречений Ибн Муклы. И оно лишний раз свидетельствует о дальновидности великого каллиграфа, потому что разработанные им законы не устареют, пока жив арабский шрифт.

Закончив, Нура положила листки своего доклада на стол. Тишина воцарилась в маленькой комнате. Салмана впечатлила история Муклы, но он не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства.

— Он не был мятежником, — тихо сказала Нура.

Юноша кивнул, и они услышали, как скрипнула калитка.

— Кто-то идет! — заволновалась Нура, набрасывая пальто. — Иди посмотри, а я позабочусь о себе сама. Если это Карам, я убегу. — Она кивнула в сторону окна и, прежде чем Салман успел выбежать из комнаты, распахнула его.