бы хорошо. И тогда печенье может везти… Мистер Ферриман! Он собирался поговорить с людьми в своей деревне о приготовлении Волчьего печенья.

— Похоже, один или два контейнера направляются в нашу сторону, — сказал Саймон.

— Остаются шрамы и дым, — сказала Тесс.

Чёрные пряди внезапно появились в её волосах, когда она посмотрела на Эребуса Сангвинатти, который ответил ей тем же.

— Один из Сангвинатти умер, не так ли? — спросила Мег. В её глазах блеснули слёзы. — Простите, мистер Эребус. Может быть, если бы я сделала разрез раньше, я могла бы…

— Нет, — Эребус выглядел встревоженным. — Сладкая кровь одновременно чудесна и ужасна. Её нельзя проливать просто так.

— Но её нужно пролить, — прошептала она.

— Это ты должна обсудить с Саймоном, — мягко сказал Эребус. Затем он неохотно добавил: — И с человеческим целителем.

Лоренцо втянул в себя воздух, но это был единственный признак того, что теперь он понял, как пристально Сангвинатти наблюдал за Мег Корбин.

Саймон снова взял конверт. Он вытащил фотографию и положил её на стол. Когда Мег побледнела, он обнял её.

— Её обозначение было кс783, — сказала Мег.

— Как её звали? — спросил Саймон.

— У неё не было имени. Она не хотела. Она… она не была похожа на нас с Джин. Она хотела, чтобы кто-то позаботился о ней, и она хотела чувствовать эйфорию, когда её режут. Это всё, чего она хотела. Ей нравилось, что её держат в резервации, — Мег вздрогнула. — Снаружи не было ничего, кроме образов, которым она должна была научиться, чтобы описать видения.

— Значит, она не сбежала, как ты?

Мег покачала головой.

Никто не произнёс ни слова. Никто не двигался. Иные ждали с жутким терпением.

— Распорядитель, должно быть, продал её, — наконец сказала Мег. — Или отослал её по какой-то причине.

— Ты можешь догадаться о причине, — сказал Саймон.

— Она не была… Ходячие Имена не всегда были осторожны в том, что они говорили вокруг нас. Я слышала их однажды, когда они оценивали некоторых девушек. Они сказали, что пророчества кс783 были точными, но им не хватало дальности. Она не могла видеть пророчества так, как Джин.

— Или так, как можешь ты?

Вулфгард кружил вокруг того, что они все изначально пришли обсудить.

— Пора поговорить о том, что произошло вчера утром, — сказал Генри. — Мег, что ты помнишь?

— Мне приснился плохой сон, ужасный сон, и я проснулась с криком, потому что мне было так страшно. Я так боялась, но не знала почему, и мне пришлось сделать порез, чтобы увидеть опасность. Надо было сначала позвонить кому-нибудь…

Саймон зарычал.

— … но я не могла ждать. Мне казалось, что моя кожа расколется сама по себе, потребность была настолько подавляющей, — она коснулась кончика носа. — Как будто моя кожа раскололась как в ту ночь, когда мне приснились кровь и чёрные перья на снегу.

— Итак, ты положила полотенце на пол в ванной, легла и сделала длинный разрез, — сказал Генри.

— Я не помню ни полотенца, ни того, как я легла. Я не помню, как выбирала, где резать. Я была в таком отчаянии, что просто… резала. Потом я попыталась проглотить слова и боль, потому что только так мы можем запомнить пророчество.

— Боль? — это был первый раз, когда Лоренцо заговорил с начала собрания.

Когда Мег побледнела и, казалось, не могла ответить, Саймон сказал:

— Пока пророк не заговорит, будет очень больно. Нет ничего, кроме боли, пока она не заговорит. Так наказывают девушек… их режут, а потом не дают говорить.

Монти взглянул на левую руку Мег, вспоминая шрамы, которые он видел, когда её привезли в больницу.

— Это подтверждает кое-что из того, о чём я думал, — сказал Лоренцо.

— Что ещё, Мег? — спросил Генри. — Что случилось после пореза?

— Саймон пришёл, и это был Саймон, — сказала Мег.

Саймон выглядел встревоженным.

— А кем ещё я могу быть?

— Ты был Саймоном, а потом перестал им быть. Ты стал мягким и липким.

Он отпрянул от неё.

— Я этого не делал!

— Ты это сделал! Ты был в порядке, а потом облизал…

Эребус вскочил на ноги с ужасным выражением на лице.

— Мы не пьём сладкую кровь!

Саймон вскочил на ноги, его клыки удлинились.

— Это правило для твоего народа, а не для моего.

— Ты слизывал мою кровь, — сказала Мег дрожащим голосом. — Ты слизал мою кровь, и она сделала тебя больным.

— Не больным! — рявкнул Саймон.

Теперь Мег стояла и смотрела на Монти.

— Вот почему все эти плохие вещи происходят, не так ли? Вот почему Воронам было так плохо, что они не могли улететь.

«Он боится за неё», — подумал Монти, взглянув на Саймона. «Он не хочет, чтобы она рассказала остальным, что выяснила».

— Не больным! — крикнул Саймон. — Сядь, Мег, и перестань валять дурака, а то я тебя укушу!

— Я не дура, и ты не можешь меня укусить!

— Я могу укусить очень сильно!

С зачарованным ужасом Монти увидел, как ноги Эребуса превратились в дым, одежда превратилась в плоть; увидел, как Влад и женщина-вампир вскочили на ноги; увидел, как Генри возвышается над всеми ними, а его сильные пальцы теперь заканчивались свирепыми когтями Гризли; увидел, как волосы Тесс стали красными с широкими чёрными прядями. Блэр и Эллиот столпились у стульев, встав между вампирами и Саймоном, который был полностью сосредоточен на Мег.

Элементалы были единственными, кто не казался обеспокоенным, и Монти нашёл их любопытный интерес более пугающим, чем быть пойманным в середине ужасной битвы.

Затем Саймон схватил Мег за плечи, не обращая внимания на её испуганный крик боли, и поднял её на цыпочки. Даже тогда ему пришлось слегка наклониться, чтобы оказаться с ней нос к носу.

— Я не знаю, как долго длится безумное женское настроение, когда ты в периоде, но ты не сделаешь ничего глупого, пока не сможешь думать чётко! — крикнул Саймон. —