"... что-то большее нужно, чего ты не не можешь мне дать.. Машина мчится, и, может, кто-то, хоть кто-то, спросит меня: ну что, жив курилка?" — заливался Бруно Лауци. Одной рукой Данило принялся отбивать ритм по приборной панели.

В Южной Африке он все начнет заново. "В странах третьего мира нужна лишь инициатива, и за пять минут запустишь выгодный бизнес" Там он найдет себе молодую женщину, гораздо моложе его, и она родит ему сына.

Потом он позвонит Терезе. "Привет, это Данило, я в Южной Африке, хотел сказать тебе, что не умер, наоборот, у меня все отлично, молодая жена и сын..." — изобразил он, нажимая на газ.

Стрелка спидометра добралась до ста сорока. Фонари мелькали по бокам, сливаясь в светящуюся дорожку.

Данило выехал на ведущую к банку эстакаду.

147.

Телефон продолжал трезвонить, пока Кристиано Дзена спускался на нижний этаж, проклиная пьянчугу отца.

В гостиной было темно, невыключенный телевизор освещал часть комнаты голубоватым сиянием. На экране мужчина с седой челкой и густыми усами рисовал какие-то графики.

Лежак был пуст. Одеяло свернуто. Печка погасла.

"Где же он?"

Скача к телефону, он оказался перед окном в то мгновение, когда свинцовое небо прорезала кровавая электрическая вена, ярко осветившая шоссе и двор.

"И фургона нет".

Вот почему он не отвечал.

Значит, он зря распинался: "Я на дело не пойду... Я то, я се..." А в итоге пошел как миленький. Это тоже было странно. Отец редко передумывал. Очень могло быть, что он отправился на охоту за очередной шлюхой.

"Шут гороховый! Небось он и звонит".

Кристиано неловко перемахнул через лежак, попав одной ногой в коробку от пиццы, а другой задев пивную бутылку, которая с шумом покатилась по полу. К пятке прилип ломтик ветчины. Схватив трубку, он крикнул:

— Алло, папа?!

Раскат грома, от которого задрожали окна, оглушил его.

Кристиано зажал другое ухо:

— Алло?! Алло, пап?! Это ты?

"Теккен!"

Внутренности свело в болезненном спазме, мошонка поджалась от разлившегося по венам страха.

Это был он. Теккен. Как пить дать. Он хочет отомстить.

Дождался, пока отец уйдет, чтобы свести счеты.

Кристиано перевел дух и зарычал:

— Теккен, это ты?! Я знаю, что это ты! Говори, подонок! Что, духу не хватает? Отвечай!

Вдруг, словно небеса прорвало, изо всей силы ливанул дождь, и в то же мгновение вырубился телевизор, так что Кристиано оказался в полной тьме.

"Спокойно. Просто свет вырубило".

— Это ты, Теккен? Скажи! Это ты? — повторял он уже без прежней убежденности.

Кристиано сковырнул пальцем с пятки ветчину и, поеживаясь, свернулся клубком на диване, прижав молчащую трубку к уху и дожидаясь, когда Теккен на том конце повесит трубку.

148.

Рино Дзена показалось, что он слышит голос Кристиано.

Но голос был такой далекий, что, может, это была всего лишь игра воображения.

Если бы он только смог заговорить. Если муравьям удалось управлять его рукой, возможно, они могли заставить двигаться его рот, челюсти и язык и издавать звуки.

Слишком сложная для насекомых задача.

Его беспокоили надвигавшиеся с горизонта большие черные тучи, затягивавшие лиловое небо и погружавшие во тьму его самого, каменную пустыню и муравьев.

Да, надо попытаться.

149.

Данило Апреа съехал с эстакады и вывернул на виа Энрико Ферми, распевая во все горло:

— Не раскрывает этот мир объятия ни для кого, как для меня, но мне же нужно, что-то большее нужно, чего ты не можешь мне дать..

Вот и банк. Прямо перед носом машины.

Данило поцеловал медальон с Падре Пио, вжался в сиденье и взял курс на банкомат.

— ...машина мчится, и, может, кто-то, хоть кто-то, спросит меня: ну что, жив, курилка? — прохрипел он вместе с Бруно Лауци.

Правое колесо на скорости сто шестьдесят километров в час врезалось в бортик тротуара и сорвалось со ступицы, машина перевернулась, завертелась и в конце концов затихла, протаранив огромную бетонную клумбу для цветов, установленную здесь по решению нового городского совета, чтобы преградить автомобилям въезд на территорию так называемого исторического центра.

Данило выбил головой лобовое стекло и перелетел через клумбу, угодив лицом в стойку для велосипедов.

Пролежав там какое-то время без движения, он медленно, словно воскресший из мертвых, поднялся и, шатаясь, стал топтаться посреди пешеходной площадки.

Вместо лица у него была маска из живого мяса и стекла. Единственным зрячим глазом он увидел зеленоватое свечение.

"Банк. Получилось"

Он видел, как банкомат выплевывает деньги, словно обезумевший игровой автомат. Только вместо монет вылезали большие, как полотенца, зеленые банкноты.

"Я богат".

Он опустился за ними на колени, сплюнув на асфальт комок крови, слизи и зубов.

"Не может быть. Я умираю..."

Будь у него силы, он бы засмеялся.

"Как нелепа жизнь..."

Не забудь он пристегнуться, то не проломил бы головой стекло и, возможно, спасся бы, а Лаура, наоборот... Лаура умерла из-за...

Он рухнул, и смерть подобрала его на асфальте, под дождем, пока он улыбался и шевелил пальцами, чтобы собрать свои деньги.

150.

Переполняемый эмоциями, Беппе Трекка возвращался домой за рулем своей "пумы". Впереди светились красные огоньки "опеля" Иды.

Он покачивал головой, в которой не укладывалось случившееся. Сначала они с Идой занимаются любовью, потом рушится кемпер, и они, как герои приключенческого фильма, чудом остаются в живых... Невероятно.

После всего было тяжело, мучительно тяжело смириться с тем, что они не могут провести вместе остаток ночи и, обнявшись, встретить рассвет.

За все тридцать пять лет его жизни у него еще не было такой страстной и такой...

"Мистической?! Да, мистической связи"

Его рот растянулся в счастливой улыбке.

"Беппе... Беппе... О господи, я сейчас кончу... Кончаю! Кончаю!" — простонала она за секунду до того, как кемпер подхватило смерчем, словно домик в "Волшебнике из страны Оз".

— Высший класс, — поздравил он самого себя.

И эти объятья под вой разыгравшейся стихии закрепили союз, который образовался не просто ради мимолетного секса. Прежде чем разжать объятья, Ида прильнула к нему и заплакала, а потом сказала: