Таких нор много, очень много. Подолгу жить там, естественно, не смог бы никто. Кроме него. Иногда он ловил себя на мысли, что потерял обыкновенный человеческий облик. Понимал вдруг, что так жить, как живет он, неестественно для человека. Нет, он не стал озлобленным мстителем, он не стал маньяком-убийцей, одержимым желанием не давать чеченцам спокойно спать. Но приходили к нему люди, у которых украли сына. Просили помочь. Он отправлялся в глубь Чечни, не зная кто, из какого тейпа, из какого селения украл мальчишку. Ему это было и не надо. Мальчишка не имел никакого отношения к войне. И он выбирал человека более-менее значимого в каком-то селении, продумывал пути отхода, потом спокойно и хладнокровно отстреливал из «винтореза» собак, выносил, часто прямо на своих широких плечах, выкраденного, и возвращался с ним в одно из своих убежищ. Потом передавал условие: обмен, баш на баш. Когда мальчик прибывал в отчий дом, Сохно отпускал своего пленника.

Есть, конечно, много мест на земле, где он со своим умением воевать оказался бы гораздо более востребованным, чем здесь, в станице Курской. Где-то в Югославии воюет его близкий друг Слава Макаров. Он уже много лет там воюет. И привык воевать за чужую землю. А Толик воюет за свою. И никому не подчиняется, кроме собственного разумения.

* * *

Через узкую грунтовую дорогу – прямо напротив котельной – жила Глаша.

Вообще-то она и не Глаша вовсе, а Маша – шести-семилетняя девочка. Однажды, когда Толик сидел возле котельной, от нечего делать строгал ножом какую-то дощечку, он заметил ее. Девочка серьезно смотрела на отставного капитана, но через дорогу не переходила. Черноволосая, с раскосыми, как у китайской кошки, глазами. В стареньком, великоватом для нее пальто.

– Ты кто будешь? – громко спросил Сохно.

Она ответила, но так тихо, что Толик плохо расслышал. И по ошибке подумал, что зовут ее Глаша. Красивое и редкое имя, – решил.

– Иди сюда, Глаша. Посидим вместе на солнышке.

Она оглянулась, закрыла рот ладошкой, словно в смущении, и убежала в дом. Сохно так и не понял почему.

А однажды Глаша все-таки подошла. Он молчал. И она долго молчала, стоя рядом, а потом вдруг ошарашила Сохно вопросом:

– Ты, наверное, мой папа?

Он растерялся и не нашелся сразу, что ответить.

Толик улыбнулся.

– Почему ты так решила?

– Мама говорит, он был солдат и пропал на войне. Я его не помню. Но во сне часто вижу. И думаю, что он, как ты. Ты скажи, не бойся. Если ты мой папа, я буду тебя любить.

Сохно улыбнулся и потрепал девочку по голове.

– Нет. У меня дочь в другом городе живет. У нее теперь другой папа. И уже свои дети у нее есть. Так что я скорее тебе в дедушки гожусь.

– Может, ты мой дедушка?

Сохно рассмеялся.

– Давай лучше я твоим другом буду.

– Давай, – согласилась Глаша.

Он так и звал ее, хотя услышал через день, как бабушка звала ее Машей. Мать девочки Толик так ни разу и не видел. Может, она и не здесь вовсе живет. Сам он вообще редко показывался на улицах станицы и мало с кем заводил знакомство. Люди же приходили к нему только по необходимости. Когда подступит беда.

* * *

В четыре утра зазвонил бешеный телефон – у старого голосистого, как петух, аппарата звонок не регулировался. Параллельный аппарат в котельной трезвонил долго – стабильно пьяный оператор безмятежно спал. Как делал это обычно, Толик снял трубку только тогда, когда тот проснулся, потому что ему звонили очень редко.

– Капитана! – послышался резкий голос.

– А, счас... – промычал оператор.

– Слушаю, – отозвался Сохно.

– Капитан... С казачьего штаба... К станице приближается большая группа чеченцев. Человек тридцать. Приехали на «КамАЗе» и на «Ниве». Машины оставили за рекой. Рассредоточились.

– Откуда данные?

– Сторож с коровника прибежал. Видел их с нашей стороны. Сначала двигались до моста по берегу. Маленькими группами перешли на эту сторону. Коровник стороной обошли. Полукругом обходят дома в районе котельной. Похоже, это по твою душу...

– Спасибо. Посмотрим, по чью душу вой будет...

– Мы собираем своих по тревоге. Сейчас еще сообщу пограничникам и ментам.

– Молодцы. Захватите для начала машины. Или сожгите, или отгоните куда-нибудь. «КамАЗ» лучше сжечь. Чтобы они видели и в штаны наложили. Сами разбейтесь на группы. Побольше ракет с разных сторон. Сделайте им иллюминацию, как на последний праздник у черта в заднице.

– Есть.

Казаки в боевых операциях безоговорочно подчинялись ему, как командиру. Так уж повелось, хотя официально командовал ими атаман – отставной майор внутренних войск. Многих – молодых – в дополнение ко всему Сохно обучал ведению боя по спецназовской методике, разбив предварительно на тройки по совместимости характера. Сейчас голос дежурного он не узнал, но парень был, судя по ответу, из числа последних – позвонил сначала ему, а потом уже собрался сообщать в инстанции.

– Капитан, мне что делать? – Самогонные пары выветрились из головы оператора котельной.

– Мотай подальше отсюда.

– Капитан! Дай автомат. Я же в армии когда-то служил. Дай! Сгожусь!

– Пар в котлах страви, чтобы без тебя не взорвались. Выходи к дверям, – и трубку бросил на аппарат.

Пришли! Даже радость от такой развязки наступила. Неуемная и не совсем умная радость – он сам это чувствовал. Так-то лучше, чем выстрел в спину. Пришли! Таким числом – это не побаловаться, не поворовать людей или коров. Это уже подготовленная операция, которой он ждал и жаждал. Наверняка кто-то из местных заложил, что он здесь, в станице.

Сохно еще не положил трубку, а рука уже привычно набросила на одно плечо бронежилет с нагрудным карманом, набитым магазинами к автомату. Здесь же, на бронежилете, за плечом ножны с метательными ножами. Теперь, когда руки освободились – автомат в привычную хватку, подсумок с гранатами для подствольника на место. Нож-мачете поближе к руке. За спину привычную саперную лопатку, отточенную так, что бриться можно – один ее удар сносит с плеч голову. Хотел взять с собой гранатомет «РГ-6», но передумал. Подсумок с гранатами слишком тяжел, а он сегодня задумал побегать. Вместо громоздкого гранатомета – «винторез» с ночным прицелом. И сразу включить ночной прицел. Он прогревается почти минуту. Большую пластмассовую кобуру с пистолетом Стечкина к бедру. И еще автомат для оператора котельной. Запасной сдвоенный рожок ему. Все! Как грузовик оружия навалил на себя. Готов к торжественному приему гостей!

Лестница в такие минуты становится короткой. Несколько прыжков, и он уже в тамбуре, который сам соорудил. Закрыть бронированную дверь на лестницу. Улица. Там пока тихо. «Винторез» к глазу, просмотреть округу через ночной прицел. Еще где-то ползут. Не видно. Хотят подобраться без звука. Отлично, господа ползуны! Отлично, охотнички за его головой! Он готов к встрече.