Мне же… У меня есть только один вариант остановить эту машину смерти: работа с внутренней энергией и Ци-техники. Не убить. Убивать мне его здесь нечем. Остановить.

Ци… Проблемная вещь. Для меня.

Что ж, вариантов нет, так что все или ничего!

Я прикрыл глаза, глубоко вдохнул, принял начальную стойку двадцать четвертой формы тайцзи цуань, плавно роняя на песок четки, затем все с той же скоростью перетек в положение для цигун и медленно с усилием выдохнул очищая мысли, словно бы выметая из головы все лишнее, открывая все внутренние каналы и прогоняя по ним то нечто, которое именуют внутренней энергией.

Когда я открыл глаза, взгляд мой снова был взглядом ребенка, увидевшего радугу, на губах играла легкая кроткая улыбка дзенбуддийского монаха.

— Жалкое зрелище, — скривился Ромулус. — Травоядный… Ты! Ты сын рода Люпинов! Моего рода! Где в тебе хищник?! В твоих глазах нет огня! — я не отвечал. Как-то так вышло, что все отошло на второй план.

Все стало настолько… неважно. Меня наполняло такое безмятежное спокойствие и одновременно радостная легкость. Возможно впервые в жизни внешнее изображение просветленности дзенбуддийского монаха полностью соответствовало с внутренним состоянием. При этом Круг не выпал из поля внимания, как и находящийся напротив мутант. Наоборот, мир окружающий вроде бы стал даже медленнее, а любое движение воспринималось четче, резче, отчетливее.

За семьдесят лет в монастыре мне не удалось такого состояния достигнуть, хоть крайние сорок лет изображал его постоянно, все двадцать четыре часа в сутки, в стенах монастыря, общаясь с послушниками, Мастерами, прихожанами, раскрывая свою истинную звериную суть только на Арене и в периодических ночных «побегах» к Суо. А тут вот само пришло. И как пришло, буквально накрыло.

— Двадцатикратный Чемпион… Тьфу! — смачно сплюнул он на песок. — Видно, сто лет тут одни слабаки дрались, раз это травоядное ничтожество побеждало… Мерзость!

Я слышал его слова, понимал их, но они шли мимо меня. Они были не в состоянии зацепить. Не имели силы. Мне было хорошо. И я улыбался.

Ромулус снова скривился, глядя на меня.

— Присоединяйся ко мне, и я дам тебе настоящую силу! — сжал он перед собой кулак. — Научу быть хищником, которым ты являешься от рождения!

Я все также стоял уравновешенно и внутренне, и внешне, не испытывая ни гнева, ни ярости, ни агрессии. Тело было надежно «заякорено», расслабленно и легко, словно пушинка, вес имел только центр, замыкающий цепи суставов так, что не требовалось ни грамма усилий на удержание равновесия, соответственно для начала любого движения не требовалось преодолевать сопротивление статично нагруженных мышц, что на порядок ускоряло реакцию. А внутри был радостный покой. Настолько непривычное состояние, что невольно вспоминалась улыбка Морихея. Возможно в этот момент моя, даже была похожа на его.

А Ромулус никак не мог начать бой. Физически тяжело напасть на человека, в котором нет агрессии и страха. Вся сила, решимость и злость, словно бы обтекают такого человека. Не выходит зацепиться. Убивает ведь не пуля, а мысль, а тут мысль не может родиться. Должно быть мучительное состояние.

С трибун слышалось недовольные выкрики, свист, улюлюканье, а Ромулус переминался с ноги на ногу и не мог напасть. Он раздраженно развернулся к трибунам и громогласно зарычал. Трибуны чуть притихли, но недовольство не ушло — неинтересно смотреть на такой «бой». Неинтересно. А Ромул все никак не начинал. Только злился.

А мне… Мне было хорошо. Это такое странное состояние…

Мы торчали друг против друга уже минут пять. Ромулус ярился, трибуны откровенно нас освистывали, уже не реагируя ни на какие «взрыки». А мне было хорошо. Это состояние не описать словами, можно только почувствовать самому.

Ромул не выдержал первым. Он плюнул под ноги и ушел.

Странно. На самом деле очень странно. У меня не было разочарования, недовольства или ощущения поражения, хоть освистывали меня не меньше, чем его.

Я постоял еще немного, думая, что мало ли, может вернуться надумает. Но не вернулся, не надумал. Я пожал плечами, подобрал четки и вернулся на свое место рядом с женой.

— Это что сейчас было? — тихо спросила она по-английски.

— Сатори, просветление, — ответил ей также негромко я. — Кажется именно так оно называется у монахов.

— То есть, ты наконец познал дзен? — уточнила она.

— Нет, — чуть повел я головой в отрицательном жесте, сохраняя осанку с «центральным столбом», та странная легкость не спешила покидать меня. — Дзен — нечто иное. Но где-то близко.

— Выглядело странно, — заметила она.

— Ощущалось еще странней.

— Ты знаешь его? Кто это был?

— Очень опасный мутант, который еще попортит крови, если не мне, то Логану точно.

— Почему? — прислушался к нашему разговору Ксавьер.

— Он такой же, как мы с Джеймсом, только намного старше. Он хочет вывести, вырастить, клонировать расу таких, как мы и поработить мир. Подозреваю, что он просто свихнулся за те тысячелетия, что прожил.

— Старше? Тысячелетия? — удивился Ксавьер. — А поточнее?

— Ты только что видел первого Римского Императора Ромула. Достаточно подробно?

— Вполне, — хмыкнул Хоулетт.

— Ты необычно красноречив сегодня, — хихикнула Суо.

— Видимо от просветления никак не отойду, — равнодушно пожал плечами я. — Что-то мне здесь стало неинтересно, — мельком глянув на пару, занявшую наше с Ромулусом место в круге и уже во всю дерущихся, сказал я, понимая, что и правда — не интересно.

— Даже так? — изумилась Суо.

— Вы оставайтесь, а я пойду, пожалуй к дому. Помедитирую…

— Я с тобой, — с беспокойством вскочила со своего места моя жена. Видно это было действительно странное для меня поведение, как и состояние.

До домика удалось добраться без приключений. Прохожих было не много, так, как все уже были на Арене, а те, что все же встречались нам, видели мой взгляд, мое лицо, легкую светлую улыбку… и предпочитали бочком-бочком обойти столь странное существо по широкой дуге.

Видимо странных опасаются даже больше, чем страшных. Забавно.

Обеспокоенная моим состоянием Суо шла рядом, то и дело тревожно заглядывая в мое лицо, но ничего не говорила.

У домика я остановился. Оставил четки на пороге и принялся за практику тайцзи, так как именно к нему более всего располагало нынешнее настроение.

Суо с кружкой какого-то отвара примостилась на крыльце и все с тем же беспокойством продолжала за мной приглядывать.

Со стороны Арены слышались хлопки, удары чего-то тяжелого по земле, взрывы. Несколько раз вспышки в той стороне были столь яркими, что вечер на секунды превращался в белый день. Один раз прямо к ногам Суо упала с неба голова. Следом за ней рядом с моим ухом просвистела